— Декстер, я очень тебя люблю. Очень, очень люблю, и всегда буду, наверное. — Ее губы коснулись его щеки, и в этот момент ему показалось, что Эмма его простила. — Просто мне не нравится, каким ты стал. Прости.

Эмма отстранилась и ушла, а он остался стоять один в переулке, пытаясь представить, что будет делать теперь.

* * *

Вернувшись чуть раньше двенадцати, Иэн видит Эмму, свернувшуюся клубком на диване; она смотрит какой-то старый фильм.

— Что-то ты рано вернулась. Как там наш золотой мальчик?

— Ужасно, — бормочет она.

Если Иэн и рад этому, то старается не выдать голосом:

— А что, что случилось?

— Не хочу об этом говорить. Только не сегодня.

— Почему? Эмма, скажи! Что он сказал? Вы поссорились?

— Иэн, пожалуйста! Только не сегодня. Иди ко мне, ладно?

Она подвигается, освобождая для него место на диване. Иэн садится и в этот момент замечает, какое на Эмме платье. Ради него она никогда бы так не оделась.

— Ты в этом была?

Она теребит подол большим и указательным пальцами.

— Зря я так вырядилась.

— А по-моему, ты просто красотка.

Она прижимается к нему, кладет голову ему на плечо:

— Как выступление?

— Не особо.

— Выступал со своим номером про кошек и собак?

— Угу.

— Помидорами кидали?

— Немножко.

— Может, это не лучший твой номер.

— И кричали «Бу!».

— Ну, куда ж без этого, верно? Всех иногда освистывают.

— Наверное, ты права. Хотя иногда мне кажется…

— Что?

— Может, я просто не смешной?

Она утыкается лицом ему в грудь:

— Иэн!

— Да?

— Ты очень, очень смешной.

— Спасибо, Эм.

Он кладет голову ей на затылок и вспоминает о маленькой красной коробочке с подкладкой из складчатого шелка, где лежит обручальное кольцо. Уже две недели она спрятана в одном из его спортивных носков, поджидая своего часа. Но сейчас неподходящее время. Вот через три недели они будут лежать на пляже на Корфу. Он уже видит ресторан с видом на море, полнолуние, загорелую и улыбающуюся Эмму в летнем платье, тарелку свежих кальмаров. Он подарит ей кольцо и что-нибудь схохмит. Уже несколько недель он ломает голову над разными комически-романтическими репликами — может, уронить кольцо в винный бокал, пока она будет в туалете? Или достать его изо рта запеченной на гриле рыбины и пожаловаться официанту? Спрятать среди колец кальмара — вот хорошая идея. А может, он его просто подарит. Он репетирует в уме предложение: выходи за меня, Эмма Морли. Выходи за меня.

— Я люблю тебя, Эм, — произносит он вслух.

— И я тебя, — говорит Эмма. — И я тебя люблю.

* * *

Продавщица сигарет сидит у стойки бара в свой двадцатиминутный перерыв, набросив поверх корсета куртку, потягивая виски и слушая стенания этого парня, который все говорит и говорит о своей подруге, той хорошенькой бедняжке, что споткнулась на лестнице. Кажется, у них вышла какая-то размолвка. Продавщица сигарет теряет и снова улавливает нить его монолога, время от времени кивая и украдкой поглядывая на часы. До двенадцати осталось всего пять минут, и пора уже возвращаться к работе. Между двенадцатью и часом дают больше всего чаевых — клиенты-мужчины в это время почему-то особенно похотливы и склонны к идиотским поступкам. Еще пять минут, и она уйдет. Все равно бедолага едва на ногах держится.

Она узнала в нем ведущего той тупой передачи — разве он не встречается со Сьюки Медоуз? — но имени его вспомнить не может. Неужели это шоу еще кто-то смотрит? Его костюм испачкан, карманы, набитые пачками невыкуренных сигарет, топорщатся, нос лоснится, дыхание насыщено винными парами. И хуже всего, что он даже не поинтересовался, как ее зовут.

А продавщицу сигарет зовут Черил Томсон. Днем она работает медсестрой; работа, конечно, тяжелая, но пару дней в неделю она подрабатывает в «Посейдоне», потому что училась с менеджером ресторана в одном классе, да и чаевые здесь что надо, если ты не прочь немного пофлиртовать. Дома, в квартире в Килберне, ее ждет жених — итальянец Мило, высоченный парень, бывший футболист, а ныне медбрат. Красив, как бог, и в сентябре они собираются пожениться.

Она рассказала бы все это этому парню, если бы он только поинтересовался. Но он не интересуется, поэтому без двух минут двенадцать в День святого Свитина она извиняется и говорит, что ей пора, нет, на вечеринку она пойти не может, да, у нее остался его номер, и она надеется, что он помирится с подругой. Черил Томсон уходит и оставляет его одного возле барной стойки. Он заказывает новый коктейль.

Иногда мы чувствуем, что в нашей жизни возникло что-то важное, а иногда понимаем это лишь через годы. Так бывает с людьми.

Джеймс Солтер, «Сжигая дни»

Понедельник, 15 июля 1996 года

Лейтонстоун и Уолтемстоу

Лежа на полу в кабинете директора в задранном до пояса платье, Эмма Морли делает медленный выдох ртом.

— О, и кстати. Девятиклассникам нужны новые экземпляры «Сидра с Роузи»[33].

— Посмотрим, что можно сделать, — говорит директор, застегивая рубашку.

— И раз уж я лежу тут у вас на ковре, может, обсудим еще что-нибудь? Как насчет школьного бюджета или визита инспекции по образованию? Какие вопросы вы хотели бы рассмотреть?

— Я тебя хотел бы рассмотреть, — отвечает он, ложится рядом с ней и целует в шею. Мистер Годалминг — Фил — большой спец по таким вот двусмысленным намекам.

— Что это значит? Да ничего не значит. — Она раздраженно прищелкивает языком, отталкивает его и думает о том, почему после секса, даже приятного, у нее всегда портится настроение. Они лежат неподвижно. В половине седьмого вечера в конце четверти в средней школе Кромвелл-роуд непривычно тихо, как и всегда в нерабочие часы. Уборщики уже ушли, дверь кабинета закрыта и заперта изнутри, но ей все равно не по себе, она лежит как на иголках. Разве не должно быть какого-то приятного тепла, ощущения взаимного счастья, что ли? Уже девять месяцев она занимается сексом на казенном ковре, пластиковых стульях и ламинированных партах. Поскольку Фил заботится о своих сотрудниках, он даже снял поролоновую подушку с офисного кресла, и та сейчас лежит у нее под задом — но как же ей хочется однажды заняться сексом на мебели, которая не складывается в штабеля!