А иногда:

Сестра 1: Сколько ее на этом держать будут, как ты думаешь?

Сестра 2: Поди знай. В итоге это от родственников зависит.

Врачи тоже есть. Стоят надо мной и сверяются со своими записями, рассказывая друг другу, куда накануне ходили ужинать. Я подслушиваю их самые сокровенные разговоры, но самой мне остается только лежать, за меня дышат машины у моей кровати. Иногда я пою песни у себя в голове, даже целыми альбомами, – проверяю свою память, все ли слова всех песен вспомню.

В первые дни ты навещал меня часто и очень хорошо разыгрывал безутешного мужа. Иногда, если мы оставались наедине, ты садился со мною рядом, брал меня за руку и говорил спокойным голосом, который, как ни странно, меня очень расслаблял.

– Университет звонит мне все время, – рассказывал ты. – Очень они заботливые. Отчаянно хотят как-то помочь, но, конечно, что уж тут теперь. В какой-то момент я подумывал, не спросить ли у них, не желают ли они, чтобы взял на себя твои занятия, но потом решил, что они сочтут это странноватым.

В другой раз ты работал с гранками “Соплеменника”, сидя у моей кровати, и всякий раз говорил мне, когда менял какую-нибудь мою фразу на свою собственную. Должна признать, твои исправления были по большей части хороши.

Я подслушала разговор между тобой и Сестрой 2 как-то вечером, она говорила, что по-настоящему восхищается, до чего стойко ты держишься. Не все так могут, сказала она тебе. Некоторые бывают сломлены начисто, другие устраивают скандалы больнице, как будто врачи и без того не стараются изо всех сил. Ты ей ответил, что выбора просто нет, ведь я наверняка слышу каждое слово, какое ты говоришь, а если я буду знать, как сильно ты меня любишь, я приду в себя. Ты сказал, что говорил мне это недостаточно часто до несчастного случая – это ты так его назвал, не я – и что об этом ты жалеешь больше всего. Затем ты принялся всхлипывать, она обняла тебя, а я услышала, как визжу – буквально визжу, как банши, – у себя в голове. Только в палате, конечно же, царила тишина.

Однажды ты положил руку мне на живот, вполне себе нежно, и сказал мне, что я была беременна, но ребенок падения не пережил. Я это и так знала, не стоило мне сообщать. Она б тоже жила, если б тогда ты меня потянул к себе, а не столкнул. Иногда я ощущаю ее дух, но никакой связи меж нами не зародилось. Покамест, во всяком случае. Скоро – возможно.

Несколько вечеров назад ты пришел еще с кем-то. Палата была тогда темным мазком, и я не сумела определить, кто это. Со временем я поняла, что это молодая женщина. Она нагнулась надо мной и зашептала со знакомым европейским акцентом.

– Только не просыпайтесь никогда, Идит, – сказала она. – Вообще никогда не просыпайтесь. Без вас тут все просто безупречно.

Скоро я вычислила, что это была Майя Дразковска. Вы с ней теперь пара? Воображаю, вести себя вам нужно очень по-тихому, иначе тебе перестанут сочувствовать, если узнают, что ты ебешь одну мою студентку, пока я застряла в больнице, не проявляя ни малейшего признака выздоровления. Странный она для тебя кандидат, но, я воображаю, ты от нее избавишься, как только выйдет роман и ты вернешься в литературный оборот. Тебя ждут гораздо более значительные уловы. Майю мне почти жаль. Почти что.

Но, разумеется, навещаешь меня не только ты. Каждые несколько дней из Лондона приезжает мама и старается быть сильной, но все равно дело заканчивается слезами. Она вновь и вновь говорит мне, как меня любит, и пересказывает счастливые истории из моего детства. Я хочу сказать ей, что я ее тоже люблю. Временами она привозит с собой кого-то, кто-то обнимает ее рукой за плечи и говорит что-нибудь вроде:

Она хорошо выглядит, в общем и целом, правда? и

По пути домой остановимся где-нибудь перекусить? Я б треску с картошкой прикончила.

Жизнь, наверное, продолжается.

Ребекка приезжала всего раз. Начала с того, что разгладила простыни и убрала все с прикроватной тумбочки. Не знаю, зачем ей это понадобилось.

– Здравствуй, Идит, – произнесла она обычным голосом, как будто мы с нею неожиданно столкнулись где-нибудь на улице. – Я принесла винограду. Мне его здесь оставить?

Зачем, ради всего на белом свете, она принесла винограду, для меня загадка. Мне хотелось заорать: Я в коме, глупая ты блядская сука, и я это заорала – у себя в голове, по крайней мере. Она села и оглядела палату, твердо держа руки на коленях. Думаю, ей не хотелось трогать здесь никаких поверхностей, чтобы не подцепить стафилококк.

– Ну что, последние сплетни хочешь послушать? – спросила она.

Нет, подумала я.

– Арьян приехал в Л.-А. и начал сниматься. Он это обожает. Уже очевидно, что сериал будет очень ударным. Я ему посоветовала, чтобы он подписывался пока на два сезона, потому что после этого кинокомпании захотят снимать его для большого экрана. А если он застрянет в долгосрочном контракте с телесериалом, это нам может все испортить. Так и было с тем актером, который Магнума играл. Как его звали? Не могу вспомнить.

Том Селлек, подумала я.

– Ой, ну ничего, вернется. В общем, с ним так и было…

Том Селлек, вновь подумала я.

– Ему предложили роль Индианы Джонса, а он не смог, его этот контракт по рукам и ногам связывал, поэтому роль вместо него досталась Кевину Костнеру.

Харрисону Форду, закричала я.

– А я не хочу, чтобы с Арьяном так же получилось. В общем, мы с мальчиками летим в следующий четверг – ты представляешь? Я! В Голливуде! Ты-то небось думала, что сама там окажешься из-за своих романов, а вот и нет, это я! Буду писать оттуда, конечно, однако вряд ли в каком-то обозримом будущем сюда вернусь. Думаю, как только окажусь в Л.-А., Англия станет казаться мне такой убогой.

А Роберт? Как же Роберт? – было интересно мне.

– Скажу тебе кое-что на ушко, – сказала она и нагнулась поближе, а голос понизила. – Очень трудно без Арьяна даже несколько дней. Сексуально, в смысле. Вот честно, Идит, я никогда ничего подобного не знала. Да и ты наверняка, в этом я могу поклясться. Он, конечно, молод, а мужчины в таком возрасте могут всю ночь без передышки. С Робертом всегда была одна короткая возня, и все, отбой. Я на самом деле думала, что это нормально, – ну, вероятно, это и есть нормально, да только у нас с Арьяном все не так. Вот бы ты выкарабкалась и навестила нас, когда мы переедем. Ты просто вся позеленеешь от зависти!

И тут, уже перед самым уходом, она склонилась ко мне и поцеловала меня в лоб – и что-то влажное упало мне на нос. Слеза? Должно быть.

– Постарайся проснуться, Идит, – сказала Ребекка. – Нам всем тебя не хватает.

И на какой-то миг я подумала, что она это от души.

Вскоре после меня навестил и сам Роберт. При этом случилась некоторая суета, потому что приехал он, когда в отделении был ты, Морис, – и ты не хотел его впускать. Дверь ко мне в палату была открыта, и я слышала, как вы с ним препираетесь в коридоре.