Он почесал в затылке. «Это сложный вопрос, – проговорил он. – Конечно, если их не пустить, они, наверно, опять начнут все сначала. Во всяком случае тогда у них будут шансы на то, чтобы определять равновесие сил в Учредительном собрании, если только Учредительное собрание вообще будет собрано».

«И, кроме того, – перебил офицер, – это вызывает вопрос о допущении в правительство кадетов. Основания те же самые. Вы ведь знаете, что кадеты фактически не хотят созыва Учредительного собрания, не хотят, поскольку большевики могут быть теперь же разбиты». Он покачал головой. «Нелегко дается нам, русским, политика! Вы, американцы, рождаетесь политиками, вы занимаетесь политикой всю жизнь, а у нас, сами знаете, всему этому нет еще и года…»

«Что вы думаете о Керенском?» – спросил я.

«О, Керенский виноват во всех грехах Временного правительства, – ответил другой собеседник. – Он заставил нас войти в коалицию с буржуазией. Если бы он исполнил свою угрозу и подал в отставку, то получился бы министерский кризис всего за шестнадцать недель до Учредительного собрания, а этого мы хотели избежать».

«Но разве в конце концов не так получилось?»

«Да, но как же мы могли это знать? Керенские и Авксентьевы обманули нас. Гоц тоже не намного радикальнее их. Я стою за Чернова, ибо он настоящий революционер… Вы знаете, не далее как сегодня Ленин велел передать, что он не возражал бы против вхождения Чернова в правительство.

Конечно, мы тоже хотели отделаться от правительства Керенского, но нам казалось, что лучше дождаться Учредительного собрания… Когда все это началось, я стоял за большевиков, но ЦК моей партии единогласно высказался против. Что же мне было делать? Партийная дисциплина…

Через неделю большевистское правительство развалится на куски. Если бы только эсеры могли стоять в стороне и ждать, то власть прямо упала бы им в руки. Но если мы будем ждать целую неделю, то в стране настанет такая разруха, что немецкие империалисты одержат полную победу. Вот почему мы начали восстание, имея за собой только два полка солдат, обещавших поддержать нас, но и те оказались против нас… Остались одни юнкера…»

«А как же казаки?»

Офицер вздохнул. «Не двинулись с места. Сначала они сказали, что выступят, если их поддержит пехота. Кроме того, они говорили, что у Керенского и так есть казаки, а, стало быть, они уже сделали свое… Потом они стали говорить, что казаков всегда считают прирожденными врагами демократии… А в конце концов “большевики, говорят, обещали не отбирать у нас земли, нам бояться нечего, мы держим нейтралитет”».

Пока шел этот разговор, все время входили и выходили какие-то люди – в основном офицеры со срезанными погонами. Мы могли видеть их в прихожей и слышать их тихие, но энергичные голоса. Сквозь отвернувшуюся портьеру я случайно увидел приоткрытую дверь в ванную комнату, где на стульчике сидел плотный офицер в полковничьей форме и что-то писал в блокнот, лежавший у него на коленях. Я узнал бывшего петроградского коменданта полковника Полковникова, за арест которого Военно-революционный комитет не пожалел бы целого состояния.

«Наша программа? – говорил офицер. – Вот она. Передать землю земельным комитетам. Рабочим должна быть предоставлена полная возможность участвовать в управлении промышленностью. Энергичная мирная политика, но без такого ультиматума, с каким большевики обратились ко всем странам. Большевикам не удастся исполнить те обещания, которые они дали массам, не удастся даже внутри страны. Мы им не позволим… Они украли у нас программу по аграрному вопросу, чтобы добиться поддержки крестьянства. Это нечестно. Если бы они дождались Учредительного собрания…»

«Дело не в Учредительном собрании! – прервал его другой офицер. – Если большевики собираются разводить здесь социалистическое государство, то мы ни в коем случае не можем работать с ними! Керенский сделал огромную ошибку, когда заявил в Совете республики, что он уже отдал приказ арестовать большевиков. Он просто открыл им свои карты…»

«Но что же вы собираетесь делать теперь?» – спросил я.

Оба поглядели друг на друга. «Увидите через несколько дней… Если на нашей стороне будет достаточно фронтовых войск, то мы не станем входить с большевиками в какие-либо соглашения. А если нет, ну тогда, может быть, придется…»

Выйдя на Невский, мы вскочили на подножку переполненного трамвая, площадка которого осела под тяжестью людей и тащилась по земле. Трамвай медленно полз к Смольному.

По коридору шел маленький, хрупкий и изящный Мешковский. У него был очень озабоченный вид. Забастовка всех министерств, сообщил он нам, производит свое действие. Так, например, Совет Народных Комиссаров обещал опубликовать секретные договоры, но Нератов, который ведает делами, исчез и унес их с собой. Есть предположение, что они спрятаны в английском посольстве…

Но хуже всего то, что бастуют банки. «Без денег, – сказал Менжинский, – мы совершенно беспомощны. Необходимо платить жалованье железнодорожникам, почтовым и телеграфным служащим… Банки закрыты; главный ключ положения – Государственный банк тоже не работает. Банковские служащие по всей России подкуплены и прекратили работу…

Но Ленин распорядился взорвать подвалы Государственного банка динамитом, а что до частных банков, то только что издан декрет, приказывающий им открыться завтра же, или мы откроем их сами!»

Петроградский Совет работал полным ходом, зал был переполнен вооруженными людьми. Троцкий докладывал:

«Казаки отступают от Красного Села (громкие восторженные аплодисменты). Но сражение только еще начинается. В Пулкове идут ожесточенные бои. Туда нужно спешно бросить все имеющиеся силы…

Сведения из Москвы неутешительны. Кремль в руках юнкеров, а у рабочих очень мало оружия. Исход зависит от Петрограда.

На фронте декреты о мире и о земле вызвали огромный энтузиазм. Керенский засыпает окопы сказками о том, что Петроград в огне и крови, об избиении большевиками женщин и детей. Но ему никто не верит…

Крейсера “Олег”, “Аврора” и “Республика” стали на якорь на Неве и направили орудия на подступы к городу…»

«Почему вы не там, где дерутся красногвардейцы?» – крикнул чей-то резкий голос.

«Я отправляюсь сейчас же!» – ответил Троцкий, сходя с трибуны. Лицо его было несколько бледнее, чем обычно. Окруженный преданными друзьями, он вышел из комнаты по боковому проходу и поспешил к автомобилю.

Теперь говорил Каменев. Он изложил ход примирительной конференции. Условия перемирия, предложенные меньшевиками, сказал он, отвергнуты с презрением. Даже некоторые отделы союза железнодорожников голосовали против подобных предложений…

«Теперь, когда мы завоевали власть и подняли всю Россию, – продолжал Каменев, – они всего-навсего требуют от нас следующие пустяки: во-первых, отдать власть, во-вторых, заставить солдат продолжать войну и, в-третьих, заставить крестьян позабыть о земле…»

На минуту появился Ленин. Он дал ответ на обвинения со стороны эсеров: