– Увы, с тех пор как ясновельможный пан гетман Гонсевский покинул нас вместе с самыми боеспособными войсками, комендантом является полковник Струсь. И если вам угодно, то я провожу вас к нему.

Пока мы шли к полковнику, я усиленно озирался по сторонам. Раньше мне не доводилось бывать в столице нашей Родины, и Кремль я видел только на картинках. Может, оно и к лучшему, потому что виденное мной весьма отличалось от картин будущего. Во-первых, на кремлевских башнях не было привычных готических шпилей. Они появились гораздо позднее, а пока башни покрывали простые крыши, крытые дранкой. Во-вторых, многие известные сооружения еще не были построены, а построенные прежде – еще не снесены. Наконец мы подошли к апартаментам гетмана, расположившегося в великокняжеском дворце. Непосредственно занятые Струсем и его приближенными покои содержались в относительном порядке, но вот ведущие к ним помещения и коридоры были совершенно разграблены. Большинство окон выбито, отсутствовали многие крыши, и наличествовали явные следы пожаров.

Когда я пришел, полковник уже был на ногах, и после недолгого ожидания нас проводили к нему.

– О благородный рыцарь! – немного выспренно начал он разговор. – То, что вы сделали, достойно героев античности! У меня нет слов, чтобы выразить свое восхищение вашей храбростью! Назовите мне ваше имя, чтобы я знал, кому так сильно обязан.

– Меня зовут фон Кирхер, пан полковник, но неужели такое ничтожное количество продовольствия может вызвать такое восхищение? – удивленно спросил я его.

– Увы, вы, очевидно, плохо понимаете, в какой отчаянной ситуации мы оказались. Самые доблестные шляхтичи давно покинули нас, а оставшиеся – это просто отбросы, – усталым голосом проговорил перешедший на нормальный язык полковник. – Если гетман нас не выручит, мы обречены.

– Именно об этом я и хотел с вами поговорить, пан полковник. Как вы, вероятно. знаете, вчерашний бой не увенчался успехом, но завтра, точнее уже сегодня, гетман снова атакует, и если вы ударите ему навстречу, то московитам не устоять.

– Простите, мой друг, я вполне понимаю, что вы хотели сказать этим, но мы вчера попытались оказать помощь, и это едва не кончилось катастрофой. Мои жолнежи голодны, деморализованы и совершенно небоеспособны. А почему гетман послал нам так мало продовольствия?

– Я не посвящен во все подробности, но, очевидно, гетман поздно узнал об успехе Невяровского и послал только тех, кого успел. Нас было десять человек на пяти возах, однако прорваться посчастливилось только мне. Но неужели нельзя ничего сделать? Раздайте своим людям по пригоршне сухарей, чтобы поддержать их силы, и пообещайте, что завтра они будут жрать в три горла!

– Месяц назад из этой затеи что-нибудь и получилось бы, но сегодня боюсь, что нет.

Так ничего и не добившись, я вышел в сопровождении монаха. На завтрак полковник меня не пригасил, а пустой желудок поспешил напомнить своему обладателю, что его было бы не худо чем-то заправить. В самом деле, накануне я весь день отбивал вражеские атаки на свой острожек, и нормально поесть времени и возможности просто не было. Потом случился совет у Пожарского, и тоже было не до того. Минин, правда, обратил внимание на мой вид и сунул мне в руки что-то съестное, прежде чем усталость окончательно свалила меня. Не помню, съел я это или нет, но сейчас с удовольствием навернул бы.

– Господин фон Кирхер, вам, очевидно, негде остановиться? – прервал мои размышления монах.

– А, что? Будь я проклят, если собираюсь здесь остановиться! – буркнул я в ответ. – Ох, простите, святой отец, я вовсе не хотел богохульствовать в вашем присутствии. Да, вы правы, я здесь совсем один и мне некуда пойти.

– Вы можете остановиться у меня, по крайней мере, пока не найдете себе товарищей.

– Товарищей?

– Ну да, все жолнежи объединяются в товарищества, внутри которых у них общий стол, добыча и прочее. Иначе выжить совсем трудно. Но, умоляю вас, будьте осмотрительны при выборе друзей.

– Что вы имеете в виду, святой отец, кстати, а как вас зовут?

– Можете называть меня отец Тео, а имею я в виду, что в последнее время в гарнизоне происходят весьма странные вещи.

– Странные вещи, отец Тео?

– Да, мне прискорбно говорить об этом, но я сам видел разрытые могилы.

– Вы имеете в виду…

– Я имею в виду, что непрерывные лишения ослабили веру в нестойких душах. И боюсь, что дальше может быть только хуже.

– Что же, святой отец, я с удовольствием приму ваше предложение, но все же надеюсь, что надолго здесь не задержусь.

– Я тоже надеюсь, что католическому войску удастся сломить сопротивление схизматиков, прежде чем случится что-то совсем страшное, и Господь не позволит своим верным слугам пасть в пучину греха.

– Аминь!

Проговорив это и не забыв осенить себя крестным знамением на католический манер, я машинально сунул руку в карман и, к своему удивлению, вдруг нащупал там изрядно засохшую краюху хлеба, очевидно оставшуюся от того, что дал мне накануне Минин. Озадаченно глядя на получившийся сухарь, я перевел глаза на отца Тео и невольно вздрогнул. Осунувшееся лицо священника выражало такую невыносимую муку и одновременно вожделение, что на него было больно смотреть. «Блин, да он же чертовски голоден! – подумал я. – А ведь несмотря на это, оказывал мне помощь, помогая раненым». С усилием разломив краюху, я спрятал половину назад, а оставшееся протянул ему.

– Возьмите, отец Тео, вам это нужнее.

Монах уже справился с минутной слабостью и попытался отказаться, но я, не слушая его возражений, вложил ему в руки сухарь.

Устроившись в келье отца Тео, я отправился на стены посмотреть на разворачивающееся сражение. Поднимавшиеся за Москвой-рекой клубы порохового дыма и отдаленные раскаты пушечных выстрелов показывали, что началась упорная битва между ополченцами и войсками Ходкевича. «Кой черт принес меня сюда», – подумалось мне. Струсь спрятал привезенные сухари и начнет их раздавать только в самом крайнем случае. Да еще, пожалуй, небольшими порциями, так что, скорее всего, быстро выяснит, что они отравлены. И до той поры мне надо исчезнуть, так сказать, во избежание. Дернул же черт проклятых жолнежей выносить мою тушку с поля боя. Вокруг меня толпилось немало поляков и литвин, так же напряженно всматривающихся в происходящее в Замоскворечье. Мое внимание привлек один из них – небольшого роста, с невзрачным безбородым лицом, шнырявший от одного шляхтича к другому и предлагавший купить пистолет. Привлекла меня эта картина прежде всего потому, что пистолет этот был моим. Поймав совершенно крысиный взгляд продававшего, я попытался улыбнуться ему самой открытой улыбкой, на какую только был способен. Очевидно, получилось плохо, ибо крысомордый, запнувшись на ходу, круто развернулся и направился к идущей вниз лестнице внутри башни. Я тоже потерял интерес к происходящему за стенами и немедленно двинулся за ним. Увы, крысомордый лучше меня ориентировался на местности и непременно удрал бы, если бы я не догадался вытащить из кармана оставшуюся часть сухаря и не показал ему, когда он в очередной раз обернулся. Продавец ворованных пистолетов очередной раз запнулся и остановил свой бег. Я же демонстративно развернулся и, сунув сухарь обратно в карман, пошел, делая вид, что прогуливаюсь. Роли поменялись, и теперь я шел впереди, а за мной семенил крысомордый.