Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— За что? — пролепетала я.
— За то, что не освободил дорогу, — пожал Ярцев плечами. — Мне он не нравился, обидел мать. И когда окончательно мне надоел, я приехал, выследил его и придушил.
Яр взглянул на меня и кривовато улыбнулся. Глядя в эти невинные глаза, мне нечего было ответить.
Я сглотнула, пытаясь прийти в себя от шока, и отвернулась к окну. Ярцев посчитал разговор оконченным и оставшийся путь мы проделали молча.
Убил отца… Это в голове не укладывалось.
У Яра свои понятия о семье. По сыну скорбел тихо, отца задушил, по рассказам Натальи что-то с бывшей у него неладно было.
А ко мне у него какие чувства?
Я уверена, что у него что-то есть в сердце? Что оно вообще живое? Или для таких, как он это нормально?
Яр затормозил во дворе.
— Иди домой, — он наклонился, собираясь меня поцеловать. — Скоро буду.
Я тоже перегнулась через рычаг и легко прикоснулась к губам Яра. От кожи еще пахло персиком и пачули. Аромат мгновенно вызвал воспоминания о прошлой ночи: о сладком сексе в постели, о пикантном — в душе. Оба были разными, оба мне нравились, пусть это отличается от всего, что я делала с мужчинами прежде.
Как хотелось прильнуть к нему… Никуда не отпускать, а запустить пальцы в волосы и шепотом уговорить никуда не ездить, а со мной подняться домой. Увести его в постель. Наверное, у меня бы даже получилось, будь у меня больше смелости или природной женской раскованности.
Я шестым чувством улавливала, что смогла бы увлечь его за собой куда угодно.
Но я отпустила его, как поступила бы обычная женщина, прощаясь с любимым. Провела ладонью по щеке, улыбнулась, еще ощущая его губы на своих — хотя бы мысленно, и выбралась из машины.
Яр проследил, чтобы я вошла в подъезд. Он дал мне запасные ключи, но уже был в каких-то своих мыслях.
В квартиру я подниматься не стала. Улыбнулась консьержу, подождала несколько минут — чтобы «ягуар» скрылся из виду, и вышла обратно на сонную летнюю улицу. Скоро тополя начнут сыпать пухом, а пока хорошо.
Я глубоко вздохнула и пошла к автобусной остановке. Близость дороги привела в чувство — движение всегда меня отрезвляло. С обочины удушающе несло выхлопами, но я смогла поймать свободное такси, которое по счастью, оказалось весьма бюджетным, и продиктовала адрес.
Я ехала не за Яром. У меня было другое дело.
И разговор об Амине о нем напомнил. Я сама пила катализатор и не стала ни зверем, ни трупом. Я потомок оборотня, не получившая формы, и мы уже решили, что это мой папаша отличился … Но вопросы еще оставались и немало.
Я хотела задать их маме. И ответы я хочу знать прежде, чем увижу Яра в следующий раз.
С мамой я хотела поговорить, как с женщиной.
Она с таким мужчиной встречалась, забеременела и по какой-то причине осталась одна. Меньше всего мне хотелось повторить ее судьбу. Наоборот, от такой же истории я бы бежала, как от огня. Забеременеть не пойми от кого, остаться одной — в моей ситуации хуже участи не придумаешь. Хотя… Он бы все равно не прижился. Вряд ли. Очень вряд ли. Но и на место мамы я не хочу. Когда она забеременела мной, у нее была семья, хотя бы родители — мои бабушка и дедушка. У меня никого. Я не имею права на беспечность.
После стольких выкидышей мне такое счастье не светило, но дело не только ведь в этом. Не только.
Я хочу знать — это у них со всеми женщинами, черт возьми, или так случайно вышло? Почему они с мамой разошлись?
И чего мне ждать после нашего бурного романа? Резкого охлаждения или продолжения любви?
Я хотела второго.
Но ведь Яр не просто так столько времени живет один.
Глава 48
Увидев меня снова, мама испугалась.
Я была готова к этому. Сколько бы тебе ни было лет, а хочется, чтобы мама была тебе рада. Но я навсегда останусь «принесенным в подоле» нежеланным ребенком. Ошибкой молодости, о которой лучше бы забыть.
— Я поговорить, — пояснила я. — После этого сразу уйду, обещаю.
— Что ты, дочка… — пробормотала она, шире распахивая дверь. Она всегда так делает. Я только сейчас поняла, что стоит ее поймать на нелюбви, она сразу же пыталась доказать обратное. Но нелюбовь, как и любовь не спрятать.
— Не надо, мам, — попросила я. Наигранное радушие резало сердце хуже откровенной неприязни. — Чем скорее ты все расскажешь, тем скорее уйду… Даже заходить не буду. Пойдем, посидим на улице.
Она согласилась, подумав.
Лицо без маски «любящей мамы» сразу расслабилось и стало простым. Во дворе мы расположились на скамейке под шикарной ивой. Две женщины не связанные родственными узами, мать и дочь только на бумаге, которую и ту давно потеряли. Соседка, старшая родственница, кто угодно, но не мама… Странно, но это перестало причинять боль.
Кажется, и ей тоже. Неизвестно, что жрет быстрее — страдания брошенного ребенка, или маета бросившей матери. Это всем отравляет жизнь. Нормальным людям, я имею в виду.
Мама достала пачку сигарет и предложила мне.
— Не курю.
Она вытянула тонкую сигарету с золотистым фильтром и раскурила. Никакой натянутости или напряжения. Мама играла пачкой в руке и смотрела под ноги на муравьев, снующих в пыли.
— Что ты хотела узнать? — лицо стало серьезным и слишком взрослым. То выражение лица, которое безошибочно указывает, что человеку пришлось хлебнуть в жизни.
— Кто он на самом деле. Отец, — пояснила я, хотя, думаю, она и так меня поняла.
— Я рассказывала, — она тепло улыбнулась. Мне совсем не нравилось, что мама снова нацепила свою защитную маску и играет в дочки-матери.
Мне это так надоело, что я спросила прямо:
— Мам, за что ты меня так не любишь?
Она растерялась и испугалась, словно ее раскрыли. Можно подумать, я никогда этого не улавливала. Нет, я всегда чувствовала это, мама. Хуже только пощечина и то не всегда.
Мамина рука задрожала, она горячо и жадно затянулась. Успокаивала нервы, как будто сигарета поможет. В больных глазах появились слезы.
И тут меня кольнула догадка. Чтобы невзлюбить собственного ребенка, причина должна быть серьезной…
— Я ошиблась, — резко сказала она. — Ошиблась