– Ты что творишь?! Сумасшедший! – На какой-то миг Мишель даже позабыла о страхах, поглощенная иным, не менее сильным чувством – яростью.

– Уедем ненадолго. Пока ты своими воплями весь дом не переполошила.

Спрыгнуть на землю бунтарка не успела, хоть ей того очень хотелось. Оказавшись в седле, Кейран крепко обвил талию Мишель одной рукой, другой схватился за поводья и пришпорил лошадь. Вороная сорвалась с места, будто только того и ждала. Едва не сбила с ног раба, несколькими минутами ранее отворившего Кейрану ворота. В последний момент слуга успел отскочить в сторону, вжался всем телом в кованый узор створов и замер, расширенными от изумления глазами провожая хозяйского отпрыска и его своенравную «поклажу».

Мишель задыхалась. От поднявшегося ветра, безжалостно хлеставшего ее по лицу, от осознания собственной беспомощности, от близости Кейрана, как будто являвшегося продолжением ее самой. Донеган прижимал пленницу к своей груди, нисколько не задумываясь о том, что ей может быть неудобно, неприятно. Невыносимо жарко, даже несмотря на вечернюю прохладу. Но из-за того, что про́клятый находился рядом, Мишель пылала.

Ей казалось, эти бешеные скачки никогда не закончатся. Дробь лошадиных копыт звучала в унисон с сильными, быстрыми ударами ее сердца. Во рту неприятно першило от сырого воздуха, напоенного горечью трав, и дрожь продолжала накатывать волнами. Не то из-за холода, не то из-за страха, а может, из-за общества мужчины, что вызывал в ней столь сильные и такие противоречивые чувства.

Наконец Донеган натянул поводья, и лошадь, покорная твердой руке наездника, перешла на неспешный шаг. Он свернул с дороги в редкий перелесок, за которым начиналось обагренное закатом поле.

– Дальше не поедем, и так уже до межи добрались. – Спешившись, обнял Мишель за талию и бережно поставил на землю.

– И зачем нужно было тащить меня сюда, если все равно не собираешься отпускать? Поволочешь обратно, – буркнула она, обхватывая себя руками.

Заметив, что ее потряхивает, Донеган снял сюртук и накинул его пленнице на плечи. Мишель вздрогнула, но отказываться не стала, лишь тихонько вдохнула ставший уже знакомым горьковатый запах.

– Тебе нужно было развеяться. Мне – понять, что с тобой происходит.

– Ты и Гален… Мистер Донеган. – Мишель помедлила, не зная, продолжать или лучше молчать. А осознав, что все равно не сможет это в себе держать, на выдохе выпалила: – Скажи, вы такие же, как лугару?

Тишина пугала даже больше, чем ответ, который одновременно и боялась, и надеялась услышать.

– Кейран, скажи! – выкрикнула, выбивая из себя этот крик. Он растворился в оглушительном раскате грома, пронесшегося над вспаханным полем. – Скажи, – взмолилась. Теперь уже чуть слышно, отступая от мужчины, не сводящего с нее тяжелого взгляда. – Кейран, пожалуйста…

– Откуда узнала? – мрачно усмехнулся Донеган, подступая.

– Дневник Каролины Донеган. Значит… это правда? Вы на самом деле прокляты? – С опаской подняла на него глаза, в которых снова стояли слезы.

Мишель казалось, продолжи Донеган молчать, и она сойдет с ума! А если вдруг рассмеется и беззаботно примется увещевать, что все это россказни сумасшедшей, – поверит. Позволит обмануть себя в который раз, ведь так намного легче. Она наконец перестанет ежиться под темным, как расстилавшаяся под ними земля, взглядом. Не будет вздрагивать от малейшего касания жестких пальцев.

Но вместо лжи, которую уже почти желала, услышала тихие слова:

– Да, мы прокляты. Я и вся моя семья.

– Нет… Не трогай меня! – Она в страхе шарахнулась, когда Донеган попытался к ней приблизиться, и бросилась прочь навстречу молнии, расколовшей надвое небо.

Не оглядываясь, Мишель бежала по изрезанному бороздами полю. Увязая ногами в жадно пьющей весеннюю воду почве. Слыша, как позади, совсем близко, громовым раскатом звучит ее имя:

– Мишель!

– Отпусти! Ну что тебе стоит?! – расплакалась, вытолкнув из себя хриплое.

Казалось, небо рыдало вместе с пленницей. Дождевые капли смешивались со слезами, прозрачными ручейками текли по щекам, полыхавшим лихорадочным румянцем.

– Мы расплачиваемся за ошибки наших предков. – Кейран следовал за ней тенью, но не касался, опасаясь вызвать в Мишель еще больший страх. – На беду всех Донеганов, Даген узнал об измене. В новолуние, когда оборотни не могли обращаться, вместе с наемниками напал на поселение шейвари. Использовал против лугару их же магию. Спастись в ту ночь не удалось никому. За это племя прокляло его, а с ним и всех тогда еще не рожденных Донеганов. Раз в месяц мужчины нашей семьи вынуждены превращаться в волков. Поверь, не мы выбрали такую судьбу. Ее за нас выбрал Даген Донеган. Мы – отражение его звериной сути.

– И даже дети? – Мишель не заметила, как перешла на шаг, а потом и вовсе остановилась. Обернулась и затихла, ожидая ответа, на какой-то миг забыв, как дышать.

– Проклятие обретает силу в двадцатипятилетнем возрасте. Столько было Дагену, когда он напал на оборотней.

– А что же Катрина и Аэлин?

– Лугару наказали Каролину за прелюбодеяние, превратив в пленницу дома, который она так ненавидела. Магия не выпускала ее за пределы Блэкстоуна.

– Значит, и они тоже…

Мишель недолюбливала Катрину за высокомерие. К мисс Кунис же испытывала стойкую неприязнь. А уж когда видела квартеронку рядом с Кейраном… Но сейчас за них нестерпимо болело сердце.

– Никогда не покидали Блэкстоун, – кивнул оборотень и, горько усмехнувшись, закончил: – Они – вечные пленницы. Мы – звери.

– И та служанка… – Слова сорвались прежде, чем Мишель успела затолкнуть их в себя обратно.

Закусила губу и отшатнулась от тьмы, захлестнувшей серые глаза.

Глаза волка. Животного.

– Я не мог себя контролировать. Мишель! – Кейран удержал вновь готовую сорваться девушку, бережно привлек ее к себе. – Эта часть моего естества мне неподвластна.

Пленница забилась в его руках, но Донеган не отпускал. Обнимал крепко и одновременно нежно, не позволяя ей вырваться. Пока она, уставшая, опустошенная эмоциями, в конце концов не затихла.

– Но я никогда, слышишь, никогда не сделаю тебе больно. Не бойся меня, ангел. Только не меня. Я никогда не причиню тебе вреда.

Горячие пальцы касались кожи, скользили мягко, повторяя оставленные на щеках чуть заметные узоры дождя. Чувствуя, что пленница начинает успокаиваться, а сам он от ее близости, наоборот, снова сходит с ума, Кейран уступил искушению. Нашел сладкие губы губами. Мягкие, податливые, они раскрылись, покоряясь. Поддаваясь его напору, его жажде. Желанию быть с ней, чувствовать рядом. Вдыхать этот кружащий голову запах.

Выпивать горячее дыхание, а с ним и все страхи. Ощущать, как сердце под ладонью начинает биться уже не так тревожно. Его же собственное как будто участвовало в скачках на выживание.