Наконец ров был засыпан. Татары поволокли к стене длинные лестницы. В едином порыве первая волна идущих на приступ степняков довольно быстро поднялась по лестницам к самому гребню белокаменной стены. Ни камни, ни стрелы, летевшие сверху, не остановили татар.

Тохтамыш, наблюдавший за штурмом с вершины холма, с торжествующей усмешкой пригладил свои жесткие черные усы. Никакие стены не спасут московлян от натиска его доблестных батыров! Москва будет взята с первого же удара!

Внезапно со стены полилась кипящая смола, защитники города выливали ее на головы ордынцев большими железными ковшами на длинных древках. Воздух прорезали дикие вопли и стоны степняков, ошпаренных раскаленным черным варевом. Гроздьями падая с лестниц, татары напоминали сухую траву, сгорающую в сильном пламени. Атака ордынцев захлебнулась. Сминая своих же военачальников, степняки в страхе отхлынули от стены, у подножия которой среди упавших лестниц копошились груды их соплеменников, умирающих в ужасных муках.

Эмиры и темники предстали перед Тохтамышем уставшие и раздосадованные неудачей.

– Жалкое стадо баранов! – кричал на них Тохтамыш. – Урусы смеются над вами. Забудьте об отдыхе, негодяи. Поднимайте своих воинов и ведите их на новый штурм. Я приказываю вам сегодня же взять Москву!

Вновь затрубили походные ордынские трубы. Татары вновь ринулись на приступ, на этот раз наступая с трех сторон одновременно. Московляне держались стойко, поливая ордынцев кипящей смолой и забрасывая их камнями. В боевых порядках наступающих степняков было много спешки и суеты, они скопом карабкались на лестницы, которые ломались под их тяжестью. Яростный натиск татар захлебывался под градом камней, дротиков и стрел. С башен грохотали бронзовые пушки, привезенные в Москву из Хорасана. На тамошнем наречии такое крепостное орудие называлось «тюфенг». Русичи называли эти заморские пушки «тюфяками». Пушки стреляли каменными ядрами и крупной дробью из свинца, разбивая в щепы осадные навесы осаждающих и выкашивая татар, как траву.

Понеся большие потери, ордынцы вновь откатились от московских стен.

Собрав военачальников в своем шатре, Тохтамыш сердито распекал их за неудачный штурм, а также требовал от них хитроумного совета, как быстро и без больших потерь взять Москву. Военачальники не могли дать Тохтамышу ни одного дельного совета. Удрученные поражением, они переругивались между собой, упрекая друг друга в трусости и нерасторопности.

Тохтамыш гневно обрушился на эмира Турсунбека.

– Где Савалт, намеренно засланный мною в Москву? Это ты убедил меня отпустить Савалта на Русь, твердя о том, что он станет моим соглядатаем. Ты поручил Савалту разведать слабые места в укреплениях Москвы. Где же Савалт? Почему он не дает о себе знать?..

Турсунбек понуро молчал, не зная, что ответить Тохтамышу. В глубине души Турсунбек полагал, что скорее всего Савалт перешел на службу к московскому князю, иначе он появился бы в лагере Тохтамыша. Сказать об этом вслух Турсунбек не отважился, дабы не навлечь на себя еще больший гнев Тохтамыша.

Опустилась ночь. В татарском стане загорелись костры.

Слуги приготовили на ужин Тохтамышу маставу, заправленную кислым молоком, кебаб, пряно пахнущий тмином, кайлу, кушанье из кусочков зайчатины, завернутой в тонкое тесто, жидкий шербет.

Скинув с себя шерстяной чекмень, Тохтамыш ополоснул руки в медном тазу. На нем были шелковые зеленые шаровары и тонкая рубашка-яхтак с открытым вырезом на груди. Усевшись на кошму перед накрытым дастарханом, Тохтамыш равнодушным взором окинул яства.

В шатер вошел низенький толстяк с широким желтым лицом. Одет он был в длинный полосатый халат. На ногах у него были кожаные кебисы с загнутыми носками. Его лысый череп был увенчан круглой войлочной шапочкой. Это был чошнагир, дегустатор блюд.

Тохтамыш не боялся быть отравленным, поскольку имел надежных поваров. Однако по этикету ему, как хану, полагалось иметь дегустатора кушаний.

Лысый коротышка отвесил поклон Тохтамышу, прижав пухлые ладони к груди. Затем он опустился на колени возле низкого стола и принялся пробовать яства со всех блюд, неторопливо двигая челюстями, причмокивая толстыми губами и щуря от удовольствия свои раскосые глаза.

– Вот что, жирный суслик, завтра утром пойдешь на штурм Москвы вместе с воинами бека Тухтара! – сердито проговорил Тохтамыш, с неприязнью взирая на дегустатора, который от услышанного так и застыл с открытым ртом. – Хватит тебе обжираться моими яствами. Пришла пора и тебе заняться по-настоящему мужским делом!

Толстяк-дегустатор с жалобным стоном повалился в ноги Тохтамышу.

– Повелитель, пожалей беднягу Фазыла, – подал голос бакавул, надзиратель ханской кухни. – Ну, какой из него воин, он никогда не держал в руках ни сабли, ни копья!

– Вот ты и обучишь его воинскому ремеслу, Ахмед, – взглянул на бакавула Тохтамыш. – Ты тоже завтра пойдешь на приступ, дружок. Довольно тебе приглядывать за поварами, покажи-ка лучше мне свою храбрость!

Белолицый упитанный Ахмед, облаченный в красный атласный чапан, изменился в лице. Он мог ожидать чего угодно от Тохтамыша, но только не этого!

– Эй, вы там, перестаньте бренчать струнами! – рявкнул Тохтамыш, оглянувшись на троих музыкантов в белых одеждах, сидевших в ряд у дальней стенки шатра и выводивших негромкую заунывную мелодию на трехструнном хуре, двухструнном кобызе и на китайской скрипке эр-ху. – Мне опостылела ваша нудная музыка, белоручки. Ступайте к беку Тухтару. Он раздаст вам оружие, завтра оно вам пригодится. На рассвете вам предстоит битва с урусами, сладкоголосые голубки.

После сказанного Тохтамышем музыка резко оборвалась. Музыканты, все трое, бесшумными белыми тенями выскользнули из шатра. За ними следом удалились бакавул Ахмед и дегустатор Фазыл, на бледных лицах которых застыла растерянность.

Ужинал Тохтамыш в полном одиночестве, одолеваемый невеселыми думами. Хоть ему и удалось застать врасплох Дмитрия Донского и взять Москву в осаду, но победителем он себя не чувствовал. Оказалось, что Москва хорошо подготовлена к вражеской осаде. Если Тохтамышу и удастся захватить эту белокаменную крепость, то только ценой огромных потерь. А ведь татарам еще предстоит сражаться с полками Дмитрия Донского, который непременно придет на выручку к своему стольному граду.

«Сможет ли мое войско, измотанное осадой Москвы, разбить рать Дамир-мола? – размышлял Тохтамыш. – Устоят ли мои батыры под натиском урусутов, гордых своей победой над Мамаем?»

* * *

Утро нового дня Тохтамыш встретил с дерзновенной решимостью в сердце сломить сопротивление урусов и взять Москву. Он не стал завтракать, лишь умылся, свершил короткую молитву и сразу потребовал доспехи.

В очаге стреляли искрами осиновые дрова. Пахло кислым дымом.

За войлочными стенками шатра гудел просыпающийся ордынский стан. Где-то звонко пропел петух. Было слышно, как мулла созывает воинов-мусульман на молебен. Степняки-язычники колотили в бубны, выкрикивали заклинания гортанными голосами, призывая небесного бога Тэнгри даровать им победу в сегодняшней битве.