— …И посею вражду меж тобою и женою, меж ее родом и твоим…

Услышав за спиной голос, цитирующий «Бытие», Куарт обернулся и уперся глазами в светлые глаза Грис Марсала. Он не слышал, как она вошла и приблизилась в своих мягких спортивных туфлях.

— Вы ходите бесшумно, как кошка, — вместо приветствия сказал Куарт.

Она усмехнулась. Как и прежде, на ней была свободная футболка с рукавами, джинсы, перепачканные краской и гипсом, волосы заплетены на затылке в короткую косичку. Куарт представил себе, как эта женщина прихорашивалась перед зеркалом в ожидании приезда епископа и как отражение этих холодных глаз мгновенно умножилось в осколках разбитого кулаком стекла. Он взглянул на ее руки. Да, вот он — шрам: синеватая, сантиметра три длиной, полоска на внутренней стороне правого запястья. Не сделала ли она это намеренно? — подумалось ему.

— Только не говорите, что вы приходили послушать мессу, — сказала Грис Марсала.

Куарт кивнул; она улыбнулась с выражением, которого он не сумел определить. Он снова взглянул на шрам, и женщина, заметив это, повернула руку ладонью к себе.

— Этот отец Ферро, — проговорил Куарт.

Он собирался сказать еще что-то, но так и не сказал, как будто к этому больше нечего было добавить. Грис Марсала вновь улыбнулась, но не сразу, а секунду спустя и уже с иным выражением, как бы самой себе, как бы в ответ на не произнесенные Куартом, но услышанные ею слова.

— Да, — почти прошептала она. — Все дело именно в этом.

Казалось, она испытывала облегчение; во всяком случае, перестала прятать руку. Потом спросила, виделся ли Куарт с Макареной Брунер, и он кивнул.

— Она приходит сюда каждое утро, в восемь, — сообщила американка. — По четвергам и воскресеньям — вместе с матерью.

— Не думал, что она так набожна.

Он не вкладывал в эти слова никакого сарказма, но Грис Марсала сдвинула брови:

— Знаете, мне не нравится этот ваш тон.

Он прошелся перед алтарем, глядя на фигуру Пресвятой Богородицы. Потом снова повернулся к женщине.

— Возможно, вы правы. Но я вчера ужинал с ней, однако по-прежнему пребываю в состоянии легкого недоумения.

— Я знаю, что вы ужинали с ней. — Светлые глаза рассматривали его то ли с пристальным вниманием, то ли с любопытством. — Макарена своим звонком подняла меня с постели в час ночи и продержала у телефона почти полчаса. И среди прочего сказала, что вы придете к мессе.

— Это невозможно, — возразил Куарт. — Я сам еще за несколько минут не был уверен, что приду.

— А вот она была уверена. Она сказала, что, может быть, после этого вы начнете понимать… — Не закончив, она испытующе взглянула на него: — Вы начали понимать?

Куарт не отвел глаз.

— А что еще она вам говорила?

Он спросил небрежным, почти ироническим тоном, но, не успев договорить до конца, раскаялся, что задал этот вопрос. Его действительно интересовало, что Макарена Брунер могла рассказать своей подруге монахине, и Куарта охватило чувство раздражения при мысли, что этот интерес слишком очевиден.

Грис Марсала задумчиво рассматривала его стоячий воротничок.

— Она много чего говорила. Например, что вы ей симпатичны. И что вы похожи на дона Приамо — гораздо больше, чем думаете. — Она с головы до ног окинула его оценивающим взглядом. — А еще сказала, что из всех священников, каких ей приходилось видеть, вы самый sexy[53]. — Судя по улыбке, ее немало забавляла эта ситуация. — Именно так она выразилась: sexy. Как вам это нравится?

— Зачем вы мне все это рассказываете?

— Как зачем? Вы же сами спросили.

— Не надо так шутить. В моем-то возрасте… — Он указал на свои волосы, густо посеребренные сединой.

— А мне нравятся ваши волосы и ваша короткая стрижка. Кстати, Макарене тоже.

— Вы не ответили на мой вопрос, сестра Марсала.

Она рассмеялась, и сеть мелких морщинок окружила ее глаза.

— Ради Бога, не называйте меня так. — Она ткнула пальцем в свои грязные джинсы, потом махнула рукой в сторону лесов. — Не знаю, насколько все это приличествует монахине.

Совсем не приличествует, подумал Куарт. Ни все это, ни избранная ею линия поведения в странном треугольнике, который образовали они и Макарена Брунер; а может быть, даже в четырехугольнике, если включить сюда отца Ферро. Но он также не мог представить себе эту женщину в монашеском одеянии, в монастыре. Казалось, она прибыла сюда из Санта-Барбары.

— Вы собираетесь когда-нибудь вернуться домой?

Она ответила не сразу. Глаза ее были устремлены в глубь храма, туда, где у стены стояли сдвинутые скамейки. Большие пальцы ее рук были засунуты в задние карманы джинсов, и Куарт подумал: интересно, многие ли монахини смогли бы носить такие облегающие джинсы, как Грис Марсала, стройная, как юная девушка, несмотря на свой возраст, который выдавали только постаревшее лицо да седые волосы.

— Не знаю, — произнесла она наконец, словно издалека. — Может быть, все будет зависеть от этого места, от того, что и как здесь будет происходить. Думаю, именно поэтому я до сих пор не уехала. — Она говорила, обращаясь к Куарту, но не глядя на него, сощурив глаза от солнечного света, уже проникавшего вовнутрь через прямоугольник открытой двери. — Вам никогда не приходилось испытывать внезапного ощущения пустоты там, где, по вашим представлениям, находится сердце?.. Оно вдруг как бы щелкает и останавливается на мгновение, без видимой причины. А потом все опять начинает идти по-старому, но ты знаешь, что это уже не то же самое, и с беспокойством спрашиваешь себя, действительно ли что-то не так.

— Вы полагаете, что сумеете найти ответ здесь?

— Понятия не имею. Но есть места, заключающие в себе ответы. Интуитивное ощущение этого заставляет нас бродить вокруг них в ожидании. Вы так не думаете?

Испытывая неловкость, Куарт переступил с ноги на ногу. Он недолюбливал беседы такого рода, но ему нужны были слова. В любом из них мог оказаться кончик нити, за которую следовало потянуть.

— Я думаю, что мы всю жизнь бродим вокруг собственной могилы. Может быть, в этом заключается ответ.

Говоря это, он чуть улыбнулся, чтобы его слова не прозвучали слишком уж серьезно. Но женщина не среагировала на эту улыбку,

— Я была права. Вы не такой, как другие священники.

Она не объяснила причин, приведших ее к такому заключению, не назвала того, кому она это говорила, да и Куарт не стал вдаваться в подробности. Наступило молчание, которое никто не изъявил желания заполнить. Бок о бок они шли по храму. Куарт рассматривал стены, облупившуюся краску, потускневшую от времени позолоту карнизов. Рядом, шаг в шаг, молча шла Грис Марсала. Потом она вновь заговорила: