И сразу приступили к его масштабной реконструкции. Тут-то и выяснилось, что, несмотря на свой высокий пост, Тарас совершенно не знаком ни с одним типом плавильных установок, которые должны были заменить на его предприятии привычные домны, мартены и конверторы. И тогда заменили его. Впрочем, в тот момент поменяли половину высшего менеджмента, так что он оказался не единственным обиженным. Вернее, сам-то он себя обиженным не считал, потому что, будучи специалистом, прекрасно понимал обоснованность своей замены, но остальные подняли многоголосый хай, выступая на митингах, разражаясь гневными газетными статьями, вещая с экранов телевизоров и пугая народ «клятыми москалями», отнимающими кусок хлеба у «честных украинцев». А поскольку плакаться — мол, как меня обидели, — как-то неудобно и не всегда прилично, стали приводить в качестве примера «обиженного» новыми хозяевами «честного украинского инженера, прекрасного специалиста и истинного патриота» Тараса Полубая.

И Тарас, неожиданно для себя стал символом сопротивления «москальской экспансии», которая в тот момент шла небывало бурными темпами. Впрочем, не только на Украине, а, скажем, и в недалекой Болгарии, где русские купили Варнинские верфи, Старозагорский комбинат минеральных удобрений и еще многое другое.

Но болгары встретили появление русских как манну небесную, поскольку их заводы и фабрики просто стояли, да и их отношение к русским отличалось от такового «в Украине». Так что спустя три месяца после увольнения Тарас, опять же неожиданно для себя, оказался в Раде. Впрочем, его «символизм» довольно быстро сошел на нет, так как после нескольких месяцев бурных протестов, многолюдных демонстраций и «маршей на Киев», столь любимых «щирыми» украинцами из западных областей, возмущенные толпы внезапно с улиц исчезли. Потому что люди, из которых они состояли, вдруг вновь оказались востребованы у станков и за баранками автомобилей, у плавильных печей и за пультами тепловозов (или, вернее, аккумуляторных электровозов). Но Тарас никуда особо не лез, послушно поднимал руку на голосовании, с речами выступал довольно редко и всегда по теме, так что в следующий раз его избрали в Раду уже по списку как послушного «заднескамеечника»

Спустя пару сроков ему уже доверили комитет, еще через срок избрали вице-спикером, а полгода назад, когда с шумом и гамом слетел кабинет яркого, прямо-таки харизматического политика Станислава Видовича, которому прочили безоговорочную победу на следующих президентских выборах, неяркая и работящая лошадка Полубай, снова неожиданно для себя, оказался тем кандидатом, которого все политические силы приняли в качестве компромиссной фигуры.

И сейчас он вот уже полчаса стоял у окна своего огромного служебного кабинета и смотрел, как по Крещатику плыла толпа. Толпа все не кончалась. Она была довольно пестрой, в одном, так сказать, строю шли и молодежь, и люди постарше, и совершенно пожилые. Кое-где над толпой плыли лозунги: «Одна победа — одна страна» или «Вместе навеки», но человеку с наметанным глазом, каким был Полубай, сразу стало ясно, что эту толпу собрала не какая-то одна организованная политическая сила (хотя и их присутствие время от времени проявлялось). Люди собрались сами. Многие ветераны надели старые советские награды. Они были видны издалека, эти высвеченные солнцем золотистые кругляшки медалей, ярко-алые знамена и пятиконечные звезды орденов. Вряд ли это были твердокаменные фронтовики, во времена политической молодости Полубая не пропускавшие ни одного подобного мероприятия, поскольку тех уже осталось совсем мало, да и самые молодые из них смогли бы появиться в этой толпе в лучшем случае в инвалидных колясках, а ЭТИ выглядели еще моложаво. Скорее всего, они были из тех, что успели послужить еще в той, советской армии, и заработать награды. В отличие от нынешней украинской ТА армия была воюющей, все время исполняя какой-нибудь «интернациональный» долг: то во Вьетнаме, то в Африке, то на Кубе, то в Афгане. Так что те награды вполне могли быть боевыми, не то что нынешние бирюльки «за 10 лет беспорочного подметания плаца». И это тоже портило Полубаю настроение.

В этот момент запиликал спикерфон секретаря Полубай чуть повернул голову:

— Слушаю?

Спикерфон, настроенный на это слово, тут же увеличил громкость динамика и чувствительность микрофона.

— Тарас Андриевич, к вам генерал Чумак.

— Пусть войдет.

Чумака он знал давно, еще по Запорожью. Тот был неплохим профессионалом и был бы вполне адекватным министром, если бы не вбил себе в голову, что на такой должности он тоже должен быть «публичным политиком». Однако для «политики» он был слишком простоват и прямолинеен. К тому же, попав в партийную обойму еще во времена борьбы с «москальской экспансией», он раз и навсегда усвоил взгляды и лексику тех времен, из-за чего несколько раз чуть не вляпался в большие неприятности. Однако Полубаю пока что удавалось удерживать Петро от публичных выступлений.

Чумак не вошел, а ввалился в кабинет, и тот сразу будто уменьшился.

— Здоров будь, Тарас Андриевич, — пророкотал он еще в дверях, но, заметив, что Полубай стоит у окна, примолк и, подойдя поближе, остановился у его правого плеча. Полубай еще несколько мгновений смотрел на толпу, потом спросил:

— Сколько там народу, Петро?

— Прессе мы сказали, что сорок тысяч.

— А на самом деле? Чумак пожал плечами:

— Кто его знает, — и тут же спохватился: — Где-то около ста пятидесяти.

— А в других городах?

Чумак ответил с некоторой задержкой:

— Пока сведения поступили только по некоторым городам, но… тоже много. Даже во Львове собралось около семи тысяч.

Оба помолчали. Мимо окна шла плотная группа молодежи, трое самозабвенно размахивали флагом России, штандартом Императора и флагом Украины, а остальные пели:

Я не раз падал мордой в грязь,

Я не раз был обманут,

Я шагал тяжелой тропой,

Какой вряд ли прошел бы кто-то другой.

Но я же русский!

Я могу достать тебе с неба звезду,

Научить квадро-тери лягушек в нашем пруду,

Я могу смеяться и молоть ерунду.

Потому что я русский!

Чумак насупился:

— В мое время на Крещатике не махали москальскими флагами.

Полубай усмехнулся:

— Петро, Петро… так уже никто давно не говорит. Это… политически некорректно. Теперь говорят «наши соседи», «северные соседи», «наши русские друзья».

Чумак мрачно повел подбородком и глухо пробормотал:

— А по мне, как они были москали, так ими и остались.

Полубай повернулся к генералу:

— В то время, когда мы с тобой начинали, ни один политик, кроме местечковых из восточных областей или Крыма, не мог надеяться пройти в Раду, хотя бы раз не назвав москалей москалями. А теперь если кто только рискнет это ляпнуть, то может быть уверенным, что это конец его политической карьеры. Если даже он и пройдет в Раду, то там ему вряд ли светит войти в какую-нибудь фракцию. От него все будут шарахаться как от прокаженного. И наша «демократическая» пресса со свету сживет.