– У нее был автомобиль?

– Дачный участок со строением, так… акции. Ну, не важно. А квартира – вам, – деловая бабуся поправила указательным пальцем очки на носу.

– Что? – ахнула я. Митя с беспокойством поддержал меня. Видимо, я чуть не упала. Ах да, у меня подкосились ноги.

– Не поняли? Ну да, в вашем-то состоянии куда там! – не без удовольствия проехалась по мне она. – Хоть вы ей объясните. Полина Ильинична оставила квартиру вам. Не знаю, зачем вы с нее въехали.

– Мне выставили, – растерянно пояснила я.

– А вот это было неправомерно. Вселяла-то она вас вполне официально, так что вы могли и дождаться вскрытия завещания.

– Правда? – удивилась я. Перед глазами встал день похорон. Мы тебя, конечно, не торопим, но через девять дней ты должна исчезнуть, не оставив здесь даже запаха. И что, это была моя квартира? Мой дом? Откуда у меня может быть дом?

– Так что делать? Будете принимать наследство?

– Конечно! – за меня ответил Митя. Он широко улыбался и подмигивал мне. Мол, а ты говорила, что ей никто.

– Пишите заявление. Если будете регистрировать квартиру через нашу контору, то заплатите к пошлине еще триста долларов, – медленно, как для безмозглых болванов, объясняла она. Оказалось, что весь пакет документов уже готов, так как племянницы уже собрали его, пытаясь унаследовать квартиру, которая уже принадлежала мне. – Придете теперь через месяц и заберете документы и ключи.

– А скажите, они не могут опротестовать завещание? – поинтересовался Митя. Мне понравилось, как рьяно он встал на защиту моих интересов. Впрочем, эти интересы уже были нашими. Я внезапно стала богатой невестой. Богатой и беременной невестой. Как же все меняется. Вчера Митя для меня был подобен главному призу, призрачной мечте. А сегодня таким подарком становилась я. Кто знает, что, в таком случае, будет завтра.

– Молодой человек, это вообще вопрос не ко мне, – поджала губки старушка-нотариус. – Но вам я скажу. Эти безобразные племянницы уже пробовали у меня тут скандалить. Но ваша бабушка – умная женщина. Она одной из них оставила гораздо больше, чем другой. И даже больше, чем эта ваша квартира. Поэтому одна стала кричать о недееспособности, а вторая о том, что каждый имеет право решить, что делать с нажитым. Думаю, они съедят друг друга еще до суда. Но ваша бабушка в любом случае была дееспособной, а завещание оформлено давно и совершенно должным образом.

– Давно? – удивилась я. Нотариус сунула мне под нос бумагу, где значилось, что она составлена два года назад. То есть, когда я прожила у Полины Ильиничны чуть больше года. Чудеса!

– А почему ключи у вас? – удивилась я.

– Потому что когда пошел этот скандал, мы опечатали квартиру. Еще вопросы? У меня и без вас еще много дел, – не терпящим возражений тоном спросила она. Я попятилась к двери.

– Машка! Машка! Неужели это правда? У тебя теперь есть дом! – возбужденно радовался Митя.

– У нас! Митенька, у нас, – поправила я его.

– Мне ничего твоего не надо, – нахмурился он.

– Ничего? – удивилась я. Потом кивнула на живот. – Даже этого?

– Ай, ну тебя, – фыркнул Митька и принялся меня целовать. Посетители организации возмущенно отводили глаза и перешептывались, но мы не могли пошевелиться. Быть вместе – это такое счастье, ради него вполне можно на всех забить.

– Золотнянская?! – громогласно пророкотала нотариус. Я задергалась и повернулась обратно.

– Что?

– Хватит. Это, в конце концов, неприлично. Вот! Вам еще просили передать письмо, – она сунула мне плотный, хорошо запечатанный конверт, на котором корявым почерком Полины Ильиничны было накарябано: «Машеньке лично в руки. Адрес работы: подстанция номер NN, адрес…, телефон». Письмо, в отличие от завещания, было датировано значительно позже. Чуть ли не за пару месяцев до смерти. Я судорожно разорвала конверт и впилась глазами в кривые неразборчивые строчки.

– Господи, квартира! – билось у меня в голове. – Она даже не представляет, что именно она для меня сделала. Полиночка, дорогая, если бы я знала! Я бы готовила для вас фуа-гра и креветок в сливочном соусе. Я бы… меняла простыни каждый день. Я бы ежедневно оттирала пасту.

– Не плачь, хорошая моя. Что она пишет? – склонился надо мной Митя.

– Я еще не прочитала, – я жестом усадила его рядом. Кто знает, сколько времени займет это чтение. С виду письмо было немаленьким. И с первых слов моя дорогая хозяйка встала передо мной как живая.

…«Дорогая Маша! Соболезную тебе, моя дорогая. Потому что раз ты читаешь это письмо, значит, меня уже погрузили в дубовый гроб и закопали. Это нормально. Интересно, сильно ли плакали эти стервы? Думаю, что да. Где ж им еще покрасоваться, если не там, на моих похоронах. Предвижу, что не успел еще остыть мой труп, как тебя выставили на улицу. Что ж, мой маленький подарок все равно найдет тебя, но я не хотела говорить тебе об этом при жизни. Знаешь, ты была поразительно заботлива и ласкова. Первое время я все ждала, что ты сама об этом заговоришь. И примешься уговаривать меня оставить тебе квартиру, рассказывать историю своей тяжелой жизни. Но не дождалась ни слова. Ни полслова. Это, моя дорогая, совсем неправильно, быть такой упертой и скрытной. Могла бы хоть немного пожаловаться. Помнишь, сколько проблем было с этим твоим Митей. А все потому, что ты не хочешь рассказывать о себе. Впрочем, мне все равно все рассказали твои коллеги с прошлой работы. Видишь, у меня свои каналы информации. Иногда, когда ты была на сутках, я все же баловалась вызовом Скорой. Буквально несколько раз. Эх, жаль, что я не знаю, есть ли жизнь после смерти. Буду ли я видеть, как ты прочтешь эти строки. Если жизнь тут будет, я знаешь, что сделаю? А вот что. Я тебе приснюсь. Не в каком-нибудь патетическом сне со всякими знаками и прочей ерундой. Просто приснюсь. Может, попрошу поставить свечку за мое здоровье. То есть, за упокой. Я хоть и коммунистка, а все-таки… на всякий случай. Так что, если что имей в виду, ладно?

Хочешь знать, почему я тебе ее оставила? Все довольно прозрачно. Ты действительно скрасила мои последние годы, а мы – старые люди – очень это ценим. Моим племянницам кроме возможности выпотрошить мои закрома ничего от меня не было нужно. А ты столько раз часами чаевничала со мной, развлекала меня разговорами, что я и вправду поверила, что тебе со мной интересно. Со мной, и с моими россказнями. Так что еще два с лишним года назад я поняла, что оставлю квартиру тебе. И еще потому, что у каждого человека на свете должно быть место, в котором он мог бы отлежаться и зализать раны. Есть что – то удивительно несправедливое в том, что такую милую девушку болтает по свету, словно она – потерянный багаж. И раз уж так получилось, что Господь запамятовал позаботиться о тебе, я взяла это на себя. Может, почувствую себя немного его посланником. Вряд ли.

А теперь я надеюсь, что может быть, если у тебя будет квартира, ты все-таки решишься родить. Да-да, считай это моим последним условием. Ты обязана сразу по получении документов на квартиру идти к самому лучшему врачу и лечить это свое воспаление. А потом – залетай. Может, от этого своего Мити, хоть он этого и не хочет. Кто в таком вопросе интересуется мнением мужчин?