С утра обе уже бежали в собрание, где навстречу им сразу же попался генерал, только что вылезший из отведенной ему комнаты. Они увлекли его с собой в сад, усадили на качели и, умирая со смеху, совсем замучили старика; щегольская фуражка съехала ему на затылок, белая борода качалась из стороны в сторону, а сам он вцепился в доску, заклиная остановить качели.

– Помилосердствуйте, Алия-ханум, вы и так вскружили мне голову. – Ради Бога, Фируза… Остановите пароход, я не выношу качки… Такого рода вещи, я сейчас поеду в Ригу…

– Вот, Алия-ханум, – говорила Рохсара, – выходите замуж за Махмандарова, он в вас влюблен. А вашего Зайку отдайте моей Фирузе.

Но наши шалуньи совсем закусили удила. Аля с Фирузой вновь и вновь переживали лучшие годы своего девичества и переходили от одного приключения к другому.

В соседнем богатом осетинском ауле устроили праздник: «Бик резил, баран резил, лапу (мальчик) джигитовал, чиж (девушка) плясал». Наших красавиц нарядили в туземные костюмы, затянули в корсажи с горизонтальными полосками литого серебра на груди, с чадрой на голове и с восточными туфельками на ногах. Целую ночь пировали, танцевали «уго» и только к четырем часам покатили домой, сопровождаемые сотней джигитов, окружавших экипаж и потрясавших воздух криками, выстрелами и гиканьем: «Кары ябах… У, марджья гьяур иаха… Согревай коня. Вперед, собачья кровь!»

По дороге обратно, в Карс[110], Аля со всеми новыми друзьями водрузилась в наш экипаж. Все были закутаны шалями, вуалями и пледами до самых глаз от дорожной пыли.

– Вот – я теперь одна, совсем одна, – говорила хозяйка, отирая слезы, – я так боялась вашей жены, а теперь она разбила мое сердце и увезла половину с собой.

Она ревновала ее к молоденькой Фирузе и не раз плакала от ревности.

Потянулись и мы по дороге в Карс, где общий сбор оканчивался штурмом крепости на высотах Ибрагим-табии, откуда открывался вид на все исторические места, взятые приступом в турецкую войну. В ушах звучали слова солдатской песни:

По фронту наш полковник отважный проскакал. —

Ребята, не робейте, – он ласково сказал.

Кавказские вершины, увижу ли вас вновь?

Вы, горные долины, кладбище удальцов.

Разбор маневра кончился забавным эпизодом. Молодой корпусной командир, генерал Клюев, по окончании его обратился к собравшимся:

– Между нами я вижу несколько героев Порт-Артура. Быть может, теперь, на этих высотах, они припомнят какие-либо слу чаи или легенды, драгоценные для тех, кто еще не был на войне, и поделятся с нами этими, так сказать, перлами своего боевого опыта.

На лице Махмандарова, к которому, в сущности, был обращен этот вопрос, промелькнуло озлобленное выражение.

– Мы применяли на войне все то, чему нас учили существующие инструкции, – сухо отвечал он, – своего мы не вводили ничего.

– Быть может, вы поделитесь с нами чем-нибудь? – обратился Клюев к седому выслужившемуся из юнкеров командиру 4-го полка, на простодушном лице которого было написано искреннее желание сказать что-то.

– Так, ничего особенного, ваше превосходительство, а была-таки у нас своя сноровочка…

– Ну вот, вот, расскажите, пожалуйста.

– А вот, ваше превосходительство, брали шпагат (он выговорил «Г» по-хохляцки).

– Шпагат? Что это такое?

– Шпагат, ваше превосходительство, – тоненькую веревочку.

– Ну, и что же?

– Вперед полез разведчик со шпагатом в кулаке. А за ним связь, держась за шпагат… другой, третий… Опасно, нужно придержать, разведчик дернет за шпагат – и все стоят. А можно вперед – разведчик дерг-дерг два раза – и все опять идут. А за связью ротный, держится за шпагат, а за ним взводный 1-го взвода, а за ними…

– Экой чудак, – произнес громким шепотом только что выпущенный из Академии капитан Морозов, – ведь этак он, пожалуй, целую дивизию нанижет на шпагат.

Полузадушенный смех окружающих помешал мне расслышать заключение этого доклада и резолюцию начальства.

Вторая зима в провинции прошла для нас еще оживленнее первой. Кроме прибытия целой пачки молодежи, облегчившей мне работу, а для Али создавшей атмосферу большой семьи, со всех сторон появились новые друзья. Кроме милой, скромной семьи Кузнецовых и Постовских то и дело мы заезжали к Каджарам, где Рохсара-ханум с Фирузой, а когда бывали дома, и принц с сыном-кадетом встречали нас, как родные. Алечка ходила с Фирузой в театр или «кружок» с Постовскими. Там они познакомились с родственниками Фирузы, дочерьми старого генерала Каджара, приятеля Махмандарова, с семьей доктора Габаева, где встречались с его сыном и его неразлучным товарищем Шервашидзе, прославившимися своими шалостями и беспрерывно сидевшими на гауптвахте за свои «подвиги». В Тифлисе она обшивалась, освежалась и отдыхала от своей роли хозяйки и потом возвращалась с целым ворохом забавных рассказов.

Первый артиллерийский сбор выяснил превосходную подготовку батареи, вышедшей почти без офицеров, кроме лишь Кузнецова, медлительность и страх перед начальством которого сильно отражались на работе батареи, особенно тогда, когда требовались быстрота соображения и команды. И тем не менее батарея стала сразу же во главе прочих, и начальник батареи, бывший пугалом для невежественных и ленивых, тотчас же оценил это. Но второй артиллерийский сбор уже был для нас рядом триумфов. Великолепно выдрессированная прислуга, где каждый номер был сознательным наводчиком, где каждый фейерверкер готовым взводным командиром, каждый строевой солдат – прекрасным наездником, при двух отличных молодых офицерах, вполне подготовленных и быстрых в исполнении, – это служило гарантией непрерывных успехов.

По окончании общей программы все показанные стрельбы поручались только нам. Апофеозом была ночная стрельба при свете прожектора по движущейся цели, для которой давалось всего 2–3 минуты при самых тяжелых условиях наблюдения. Я выставил боковых наблюдателей и скоростью стрельбы (не говоря об идеальной меткости) побил все рекорды.

Махмандаров был поражен. Но когда ему доложили о предельной скорости огня – он пришел в ярость. Прочие командиры уверили его, что это невероятно.

– Слушайте, – возмущался он, – вы можете втирать очки пехоте, но я ведь старый артиллерист… 19 секунд выстрел – никогда не поверю.

– Извольте сравнить с записями наблюдавших контролеров. Они показывают еще большую быстроту стрельбы.

– Хорошо. Я сделаю вам проверку, и если вы дадите скорость огня хоть немного меньшую, объявлю в приказе, что считаю это невероятным рекордом.

Проверки делать не пришлось. На другой день получена была телеграмма, что генерал-инспектор артиллерии Великий князь Сергей Михайлович через три дня прибудет на полигон для смотра боевой стрельбы 39-й артиллерийской бригады, Кавказского горного дивизиона и 1-го Кавказского стрелкового дивизиона. Это уже был экзамен самому Махмандарову.