— Ага!.. — зашипела разозлённая кошка, — смогу. Толкина только ещё раз проштудирую. Эльфийский язык — синдоран.

А передачи мои я сама стёрла, неделю корпела, отсеивала именно мои. Чтобы не досталось этим уродам.

— Ключ. О нём Лена говорила в своём эфире. Она его узнает. — глухо повторил Михаил и припарковался на аварийном сигнале около её двора.

— Знаете, что… А не пошли бы вы все, а? Генерал Александров, я его пост сегодня в Facebook прочитала. Назвал умницей Оксану Тимьян, он к ней на передачу ходил про семантику терроризма. А знаешь ли ты, что она моё место заняла, моё!.. Конечно, старику пиар нужен, выход на публику. Слава генералу, ура генералу, салют генералу!.. Про то, что он сотрудничает ради своей популярности с теми, кто меня с волчьим билетом по миру пустил, про это он не думает. Мелочи какие! Лес рубят, щепки летят. Не щепки, люди. Да ему плевать. На войне иногда убивают, правда? Такое дело делаем. И что за беда, оскорбить чувства бывшей радио-звезды? У меня контракт на три месяца. А потом что? В награду за то, что подмётки рвала бумажки перебирать за колючей проволокой в какой-нибудь секретной конторе с туалетом по свистку, с девяти до шести, в ранге прапорщика? Всё-таки нельзя в рядовые, высшее образование, как-никак. Заслужила на старости-то лет… Нужно им то, что у меня в голове, видите ли…

— Лена, мне странно напоминать тебе о долге перед родиной.

— Родина мне больше должна, чем я ей! — зарычала она. — Ушли меня с радио, где служила верой и правдой. Преподавать не дали. На что я живу, кто хоть раз поинтересовался?… Поманили вчера нищего горбушкой, растаяла. А ведь надо было на берегу торговаться. Если речь идёт о спасении планеты. Так? Но и сейчас ещё не поздно, если отбросить высокие материи. Долг типа.

Положив руки на руль, Михаил слушал молча эту страшную исповедь, эту сухую истерику, смертельное отчаяние сильного характера.

— Я провела вас по всему маршруту, — внезапно сбавив градус тона, продолжила журналистка, — отдала мой курсовик. Хотите ещё мысли мои, в него не вошедшие? А я не помню ничего, прошло двадцать пять лет. Мир без моих догадок рухнет? А мне, знаешь ли, всё равно. Ни мужа, ни детей, теперь и работы нет, из-за чего этого всего не было. Что трудно уговорить спасти мир человека, которому жизнь не мила? Да пропадите вы все пропадом.

— Лена, тебя обидел генерал? Я поговорю с ним. Ты этого хочешь?

— Субординация позволит, товарищ подполковник? Не советую. Глупо говорить с бетонной стенкой. Честь офицерская, совесть… Я подписала ваш контракт. Выполню его как есть. Как написано. Завтра я сяду в поезд и буду тупо выполнять приказы из наушника. И не требуйте от стажёра больше. Того, что капитану знать положено. А вы, товарищ подполковник, кому-нибудь ещё мишени подправляйте. Я буду стрелять так, как умею. И плевала я на все ваши системные трюки и пролетарскую сознательность. Вместе с государственными интересами. Мне терять нечего. Здравия желаю!

Она вышла из машины и саданула дверь так, что автомобиль жалобно заныл. Пошла, не оглядываясь, к двери подъезда. И вот тут наконец-то из глаз потоком хлынули слёзы. За что, за что со мной так!.. А ведь это хорошо, Лена. Иногда надо просто выплакаться. Великая актриса на сцене умеет быть настоящей. Не рисуя на публику чувства и страсти, но пряча и подменяя их поводы. На сцене проще жить, там можно не сдерживаться, не притворяться.

Ключи из сумки, писк домофона. Она не успела увернуться. Сильные руки схватили её сзади за плечи, развернули лицом к себе. Как подкрался? Ах, конечно, военная разведка. Да ещё и она обессилена, оглохла от горя.

— Не плачь, ну, пожалуйста!.. Не плачь. Генерал тут ни при чём, верно? Тебя предали. Я ведь видел твоё лицо там, на Соборной площади, когда ты с кем-то поговорила, — Михаил чувствовал сквозь рубашку, что она задыхается, а ткань моментально стала мокрой и горячей, — ну, кто он? Не говори. Нет никого больше на всём свете. Ты и я. Я не предам. Мне тоже нечего терять.

Поцелуй в губы. Горячие, солёные. Немного пахнущие персиком. Как море в августовской Одессе. Почему он это вспомнил? Ах, да, конечно. Был в числе полезных спецкурсов будущей журналистки простой одесский дворик.

— Лучший способ излечить женщину от истерики? — остатки слёз ещё блестят крошечными бриллиантами в озёрах её печальных глаз, — не думай.

— А я и не думаю ничего! — заявил спаситель. — Думать — это твоя специальность. Моя забота как твоего телохранителя — спасать душу от нервной системы. Да и обсудить кое-что надо, правда, ведь?

Через четверть часа, мудро отложив на потом неизбежную романтику, напарники проверили квартиру на наличие новых жучков, старые скинули из горшка с помидорами вниз на чудовищного скакуна соседа-байкера и сели с бутылкой итальянского игристого, сыром, русской водкой и докторской колбасой обсуждать проблему сохранения человеческой цивилизации.

Вечный ринг двух рас, летящий в космическом пространстве… Хоть на себуанском наречии говорите, хоть на языке страны Басков, вам не дано друг друга просчитать до конца. Сознательность и стихийность, токи тестостерона или зона Брока в лобной части головного мозга, программирующие типы и мотивацию поведенческих импульсов, психологи и биологи кормятся за счёт споров о том, что давно поняли агностики. Пришелец с Марса записал на свою часть спирали ДНК одно, пришелица с Венеры — другое.

Могут ли эти двое доверять друг другу до конца? Зачем они здесь?

— Жалко его, душевный был старик, — сказала Лена, — пришла как-то к нему на зачёт, вообще ничего не знала, просто расписание перепутала. Так он не стал спрашивать по билету, вообще по теме прогнал. Зачёт поставил.

Михаил смотрел ей в глаза. Ей, кажется, действительно, жаль. Грустит, что профессор Фролов, тот, каким она его знала, умер.

— Земля ему пухом, — они выпили, не чокаясь, — ты решила ехать?

— Да, я поеду, — кивнула Лена и уставилась на него своими голубыми глазищами, что в полумраке кухни с задёрнутой шторой и одним ночником казались почти чёрными, — бронежилет, как я понимаю, не понадобится. Ты ведь сам сказал, всем нужно знать, что у меня в голове.

— Придётся мне стать твоим бронежилетом, — улыбнулся Михаил. — Всё, давай начистоту. Или я пожелаю тебе спокойной ночи и уйду.

— Начистоту, это как? — губы бывшей журналистки растянула усмешка, — пойдём в ванную и приступим к откровенности?

— Даже не надейся. От тебя током бьёт. А я не самоубийца, — он достал из кармана мобильный телефон, выключил и вынул батарею, включил на половину мощности звука телевизора повтор пресс-конференции министра иностранных дел. — Лен!.. Твоя голова — как солнышко ясное. Мне просто хочется понять, чего ты хочешь. Не хочешь складывать трофеи в послужной список штабного начальства, это я уже понял. Что, уже сложила кубик? Ещё в Кремле заметил. Пока все на экраны пялились, я наблюдал за тобой. В какой момент ты потеряла интерес к происходящему, сказать? Когда стала наблюдать за воробьём, что стибрил у двух голубей кусок булки? Ещё до того, как тебе позвонил твой знакомый и испортил настроение. Тем не менее, после того, как ты передумала по доброте душевной сливать своё открытие генералу. Он оповестил через социальную сеть мировую общественность о том, что собирается идти на радио Вести, и ты тут же отменила подписку на его обновления. Ведь правильно, да?