Принц де Конде понял, что одними речами больше не обойдешься. Оставался один выход, и он был отвратителен: принудить парижан к повиновению силой, осадить город, отрезав доступ к нему продовольствия. Но сначала надо было вывезти из столицы короля, королеву, Мазарини и их близкое окружение. И сделать это следовало тайно в то время, как к Парижу будут стягиваться войска.

Для тайного отъезда, который можно было бы назвать бегством, выбрали ночь Волхвов, с пятого на шестое января, о чем знали немногие. Вечер прошел в традиционных развлечениях: ужин, шутки, оживление, шум. Вскоре в Пале-Рояле все стихло – его обитатели легли спать. А в три часа утра во Двор съехались кареты и всадники. Анна Австрийская с двумя сыновьями и Мазарини ожидали отъезда в зале Совета. Принцесса Шарлотта попросила разрешения войти в зал с невесткой, вместе с маленьким герцогом Энгиенским на руках кормилицы, и госпожой де Шатильон. Королева с радостью встретила свою близкую подругу и усадила рядом с собой.

– А госпожа де Лонгвиль разве не отправляется вместе с вами?

– Она решила остаться. Беременность доставляет ей много неприятностей, и она боится простудиться. Но со мной мой зять, младший сын де Конти и мадам де Шатильон.

– Ну что ж… Милости просим, герцогиня, – обратилась королева к Изабель и протянула ей руку, которую та поцеловала и заняла место возле Клер-Клеманс.

Радости это не доставило ни той, ни другой, но что делать – в трудных обстоятельствах приходится смиряться, а Изабель инстинктивно чувствовала, что безумие, охватившее Париж, может стать началом других, еще более страшных событий…

Вскоре к собравшимся присоединились канцлер и государственный секретарь. Когда королевская семья и все отъезжающие вместе с королевой рассаживались по каретам, появились принц Гастон Орлеанский с дочерью, оба заметно недовольные. Мадемуазель пригласили занять место в карете королевы, и она захотела сесть на место в глубине кареты, уже занятое Шарлоттой де Конде. Королева, явно недовольная, предложила ей другое. Мадемуазель, не имея права отказаться, не удержалась от язвительной реплики и сказала сладеньким голосом:

– Вы, конечно, правы, Ваше Величество, молодые должны уступать место старикам.

Наконец кареты тронулись, направляясь к замку Сен-Жермен – ближайшей королевской резиденции за стенами города. Когда два часа спустя они туда прибыли, то выяснилось, что замок не готов к приему беженцев. В замке оказалось только четыре походные кровати, да и те заранее были тайно отправлены Мазарини: для короля, для королевы, для Месье – дяди короля и еще одна – для него самого! Покои замка были практически пусты. По обычаю, как только двор покидал замок, следом увозили и мебель. Спешно был разведен огонь в каминах и принесена солома, чтобы все прибывшие могли хоть немного отдохнуть. Солома стала дороже золота. Но семейству Конде не пришлось испытать неудобства – рядом с замком у них был собственный особняк, и, как только рассвело, все они смогли в нем расположиться. Принц де Конде приступил к осуществлению заранее продуманного плана: было решено выставить на дорогах заставы, а между ними поместить подвижные отряды, которые поддерживала бы кавалерия под командованием Гаспара де Шатильона. Конде намеревался перекрыть одну за другой все дороги к Парижу, по которым обычно подвозили в столицу продовольствие. Свой долг принц принялся выполнять с каким-то ожесточенным неистовством.

Спустя два дня после прибытия в Сен-Жермен Шарлотта де Конде, заливаясь слезами, приникла к коленям королевы, прося, чтобы ее заключили в тюрьму.

– За что, о Господи?!

– За то, что родила на свет недостойных детей и приняла не менее недостойного зятя. Этой ночью мой младший сын де Конти и зять герцог де Лонгвиль тайно покинули особняк и отправились в Париж, чтобы быть рядом со своей сестрой и супругой. Оказывается, моя дочь не только не страдает от недугов, но объявила себя сторонницей мятежников, и более того – она желает стать их вдохновительницей! Я, Ваше Величество, обесчещена!

– Вам не в чем себя винить, принцесса. Разве не вы дали жизнь победителю при Рокруа и во множестве других сражений? Горстке мятежников не устоять против нашего героя!

Узнав новость, принц Людовик де Конде впал в такую ярость, что никто не отваживался к нему приблизиться. Разбив все, что только можно было разбить, он ринулся к юному королю, рядом с которым находился и Мазарини. Де Конде поздоровался положенным поклоном и тут заметил на спинке одного из кресел маленькую обезьянку. Ей он поклонился еще ниже и произнес издевательским тоном:

– Привет и главнокомандующему парижан!

Обезьянка и в самом деле чем-то напоминала его нескладного младшего брата, над которым сейчас посмеялся Конде.

В конце января Париж был почти полностью отрезан от остальной страны. Свободной оставалась только дорога на Шарантон. Ведущий туда мост и сам город все еще были в руках мятежников. Конде решил атаковать.

Понимая, какая опасность грозит городу, парижане собрались на Королевской площади, решив двинуться в поход и защитить единственную артерию, связывающую их с внешним миром. Было их двадцать тысяч человек. Однако когда они добрались до деревни Пикпюс, их было всего двенадцать тысяч. Да и эти храбрецы, которые все же добрались до поля сражения, бросились врассыпную, едва завидев королевскую армию. А в это время господин де Кланё, наместник Шарантона, с отрядом перебежчиков пытался сопротивляться бешеной атаке, которую вел против них Гаспар де Колиньи. Де Кланё, правда, не питал особых надежд на успех – в прошлом он был солдатом Конде и знал, с кем имеет дело. Сопротивление мятежников было сломлено, пуповина, еще питающая Париж, перерезана.

Людовик Конде примчался из Венсена, чтобы распорядиться победой, и увидел, как четыре человека несут носилки, на которых лежал Шатильон, у него был сломан позвоночник, проткнут живот, но он был еще жив. Людовик замер, потрясенный, слезы брызнули у него из глаз, он распорядился, чтобы раненого как можно бережнее доставили в Венсенский замок, и, чтобы быть уверенным, что его понесут осторожно, сам взялся за носилки. Он не замедлил послать вестового к жене Шатильона в Сен-Жермен.

Изабель примчалась верхом – от кареты она отказалась, слишком медленно она ехала бы. Ее муж лежал на кровати в одной из нижних спален замка. Она опустилась на колени возле кровати и, плача, смотрела на мужа.

– Сердце мое, – прошептала она и взяла его руку в свои, ту самую руку, на которой по-прежнему красовалась голубая подвязка.

Умирающий приоткрыл глаза, узнал жену, и слеза скатилась по его искаженному болью лицу.

– Какая же вы красавица, дружочек мой! Как я мог… хоть на секунду… предпочесть… какие-то иные узы… а не ваши… Я прошу… у вас… за это… прощения…

Раненый сделал неимоверное усилие, пытаясь снять злополучный бант, но тут рука, держащая нож, помогла ему – разрезала подвязку и бросила на пол. Изабель увидела своего брата, он стоял рядом с ней.

Утомленный усилием, Гаспар закрыл глаза, Франсуа ласково помог Изабель подняться, обнял ее и баюкал, пока рыдания ее не стали глуше.