Настроение у варягов было приподнятым – война как бы кончилась, своё дело они сделали. Добра всякого добыто изрядно, потери на удивление малы, а по возвращении их ещё и наградят – базилевс щедр к тем, кто верно служит ему. И варяги пели – голосили, не таясь в виду берега.

По правому борту тянулись песчаные пляжи, а чуть выше виднелась римская Прибрежная дорога, виа Латералис, обсаженная кипарисами и туями. Вдалеке чернел целый лес, а перед ним лежали Лаврентинские болота, северней переходящие в Остийское озеро. Слева однообразно синело море, мирное и спокойное, оно словно ластилось к лодьям, игриво плеская в борта.

А потом показалась Остия, в древности – главный порт, «уста Рима», а ныне запущенный, запакощенный и богом забытый городишко. Башня маяка-Фароса по правую руку всё ещё торчала кирпичной свечой, но на её закопченной макушке давным-давно не возжигали огня, привечая странствующих и путешествующих. Сохранился и громадный храм Нептуна – он стоял ближе к городу. Правда, знаменитая четвёрка бронзовых слонов, некогда украшавшая его фронтон, давно уж перекочевала на Золотые врата Константинополя, а на её месте установили огромный чёрный крест.

В остийском порту варягов поджидали усатые и бородатые щитоносцы в кольчугах и при мечах. На их треугольных щитах узнавалось имя Иисуса Христа, выдавая гвардию Иоанна XI. Гвардейцы препроводили лодьи на стоянку папских галер.

Там их витиевато, но на грубой латыни приветствовал посланник трёх политических сил сразу – папы римского, короля Гуго и Марозии. Посланник был не мал и не высок, не стар и не молод. Невзрачный, потертый жизнью. Никакой. Его сухое лицо, обтянутое жёлтой, как пергамент, кожей, излучало абсолютное смирение и полную отрешённость от земного.

– Как прикажешь обращаться к тебе? – поинтересовался Олег.

– Аббат Сальватор, – поклонился тот.

– Магистр и аколит Олегариус, будем знакомы. Коней нам хоть подадут?

– О, да! – поклонился Сальватор. – И вас уже ждут.

– Приятно слышать. Поднимайтесь на борт, аббат, покажу вам «посылку» от базилевса…

Когда поднялась крышка заветного сундука, и по глазам Сальватора ударил тусклый, маслянистый блеск золотых монет, аббат онемел будто.

– Засвидетельствуете перед королем, – сухо сказал Олег, – что император готов платить за мир. «Посылка» будет в целости и сохранности доставлена по назначению – в Павию. Князь, – обернулся он к Инегельду, – остаёшься за меня. Лады?

– Лады! – ухмыльнулся Клык. – Ты, это, «чёртову дюжину» прихвати с собой. Мало ли…

– Айда, ребята! – махнул Олег «ребятам», среди которых почему-то затесался Пончик. – Прогуляемся!

– Вас ждут одного, магистр, – забеспокоился Сальватор, – гвардейцы понтифика обеспечат охрану и неприкосновенность!

– У меня своя гвардия, – отмахнулся Сухов.

На щеках аббата закраснелись пятна нервных волнений, губы сжались в бледную полоску.

Чтобы перевезти всех, пришлось опустошить ближайшую конюшню, выведя пятнадцать коней гнедой и белой масти. Олег выбрал гнедка и вскочил в седло.

– Веди нас, Вергилий, в смысле – Сальватор!

Аббат покорно влез на тощего вороного мерина-аскета и потрусил впереди кавалькады.

Улицы остийские были распланированы как в римском лагере – с юга на север и с востока на запад. Жили тут, в основном, в инсулах – обшарпанных многоэтажках имперских времен, да в землянках. Новых домов было мало, а те, что появились после римлян, архитектурными изысками не блистали, больше напоминая трущобы.

Вперёд выехал Пончик на белом коне и поравнялся с Олегом.

– Что-то я не припоминаю имени «Александр» в списке «чёртовой дюжины», – притворно задумался Сухов. – Ивор в ней числится, и Свен, и Стегги, и все прочие, а вот Александр – нет.

– Куда ж ты без меня? Ещё заедешь не туда. Угу… Кавалькада свернула на главную улицу – Декуманус Максимус – и вниманием Олега завладели остийцы. Господи, кого тут только не было! Нищие и побирухи, лжемонахи, убогие, странники, калики, безродные священники, отставные наёмники, моряки с галер, колодники с отрезанными ушами, а вперемежку с ними – кочующие мастеровые: мебельщики, ткачи, кузнецы, лудильщики, точильщики, плетельщики, а за ними снова и снова вороватый люд любого мыслимого разбора – ошуканы, тати ночные, карманники, мнимые паралитики, торговцы чудотворными мощами, лжепроповедники, почтеннейшие христарадники, костыльники и прочая странная сволочь, пугающая темных людей, дурящая их, обирающая, паразитирующая на бедах и радостях человеческих…

Варягов они заметили сразу и очень оживились – какое-никакое, а зрелище! Из толпы сразу понеслись попреки и ругательства:

– Разрази и убей вас Господь!

– Язычники вонючие!

– Всепокайтеся!

– Да от них серой несет!

– Мало их жгли!

А Олег ехал, и ему на ум приходило сравнение с походом в зоопарк. Ты – по одну сторону решёток, а по другую – гиены, макаки, рептилии… Так и здесь – едешь и наблюдаешь за носителями разума в естественной обстановке.

– Надавать бы вам, – процедил Свен. – Псы смердящие!

– Не обращай внимания на убогих, – сказал Олег. Он смотрел брезгливо и безразлично, чем выводил толпу. Сухов долго терпел выходки малых сих, но один юродивый, таскавший за собой на веревке дохлую собаку, все же допросился. Юрод был гол и чудовищно грязен, копна сальных, сроду не мытых волос торчала а-ля дикобраз; тощие чресла прикрывала повязка, не годная даже в половые тряпки.

– Возмоли! – заверещал убогий. – Святый папа да свобождает от греха! И Господу Богу помолимся! И аминь!

Он подскочил к гнедому, оседланному Суховым, схватил коня за гриву и нацелился харкнуть. Этого Олег стерпеть уже не мог. Он с размаху заехал сапогом по наглой харе – юродивый улетел в толпу вместе со своей собакой. Толпа ахнула, отхлынула и нахлынула, готовая вступиться за божьего человека, но тут уж варяги не подкачали, наехали на разумных и рассеяли, наподдав повернутыми плашмя мечами.

– Инкуб и суккуб! – гнусаво верещал голос юродивого. – Зряще како землю жрать твой дух! И на небеси! Всепокайтеся!

Удовлетворенный, Олег фыркнул.

– Так ему! – ликующе сказал Пончик и продолжил экскурсию.

За Остией потянулись виноградники, садики-огородики. Мальчишки без штанов, но в куртках пасли овечек на молодой травке, крестьяне с лицами цвета седельной кожи погоняли осликов. Это был вид слева. Справа нёс свои мутные воды Тибр, не знавший пока мелей по вешнему-то растополью.

Двумя часами позже кавалькада подъезжала к Риму, следуя Портовой дорогой. Вид Вечного города угнетал. Кипарисы по-прежнему отливали темной зеленью, и стены Аврелиана стояли нерушимо, но не выглядывали больше из-за них купола терм – обрушились те купола. Не угадывались гребеночки храмовых колоннад – разнесли те храмы во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа…