– Ричард, – прервал его Джерри. – Я должен тебе кое-что сказать. Ты никогда мне не нравился...

– А ты всегда мне нравился, Джерри.

– ...но моя связь с Салли привела к тому – ты уж меня извини, – что и ты полюбилея мне. И не пей ты, пожалуйста, эту гадость, это дерьмовое виски или что это там у тебя.

– Рецина. Ваше здоровье. L’Chaim! Saluti! Prosit!

Джерри разрешил налить себе еще вина и спросил:

– Ричард, где ты выучил все эти языки?

– Ist wunderbar, nichts?

– Может, вам, мужчинам, и весело, но для нас, остальных, это мука, – сказала Салли. Она сидела все так же, застыв, как мадонна; Теодора на коленях у нее клевала носом, словно загипнотизированная.

– Уложи это отродье в постель, – сказал Ричард.

– Нет. Если я уйду из комнаты, вы сразу начнете говорить обо мне. Начнете говорить о моей душе.

– Скажи мне название отеля. – Ричард произнес это, ни к кому не обращаясь. Никто ему не ответил.

– Что ж, о'кей. Хотите вести жесткую игру. Очень хорошо. Очень хорошо. Я тоже могу вести жесткую игру. Мой папа был человек жесткий, и я могу быть жестким.

Джерри сказал:

– А почему бы и нет? Ты ведь мне ничем не обязан.

– Черт подери, Джерри, а ты заговорил на моем языке. Skol .

– Пьем до дна. Chin-chin.

– Проклятый мерзавец, не могу на тебя сердиться. Пытаюсь рассердиться, а ты не даешь,

– Он просто ужасен, когда вот так дурака валяет, – сказала Руфь.

– В чем же будет заключаться твоя жесткая игра? – спросил Джерри.

Ричард принялся что-то чертить в блокноте.

– Ну, я могу отказать Салли в разводе. А это значит, что она не сможет выйти замуж за другого.

Салли села еще прямее, губы ее растянулись в тоненькую линию, слегка обнажив зубы; Джерри увидел, что она не только не стремится уйти от объяснений, а наоборот: рада сразиться с Ричардом.

– Да, – резко сказала она, – и у твоих детей не будет отца. Зачем же вредить собственным детям?

– А с чего ты взяла, что я отдам тебе детей?

– Я же, черт побери, прекрасно знаю, что тебе они не нужны. Ты никогда их не хотел. Мы завели их, потому что наши психоаналитики сочли, что это полезно для здоровья.

Они в таком темпе обменивались репликами, что Джерри понял: они уже не раз сражались на этой почве.

Ричард улыбался и продолжал что-то чертить в блокноте. Джерри подумал, интересно, каково это видеть одним глазом. Он закрыл глаз и окинул взглядом комнату – стулья, женщины, бокалы сразу лишились одного измерения. Все стало плоским, невыразительным – таков мир, вдруг понял он, если смотреть на него глазами безбожника, ибо присутствие Бога придает каждой вещи объемность и значение. Это было страшно. Ему всегда был ненавистен вид Ричарда – эта задумчиво склоненная голова, елейно-нерешительный рот, нелепо-безжизненный глаз. Может... не потому ли, что, глядя на его лицо, он представлял себе, каково было бы ему жить без глаза? Он открыл глаз, и все окружающее, завибрировав, вновь стало объемным, а Ричард поднял голову и сказал Салли:

– Ты права. Мой юрист, во всяком случае, отговорил бы меня от этого. Давайте рассуждать здраво. Давайте рассуждать здраво, ребята. Попытаемся приструнить этих маленьких зеленоглазых дьяволят. Джерри, я знаю, ты будешь хорошим отцом моим детям.

Я видел, как ты обращаешься со своими детьми, ты – хороший отец.

– Ничего подобного, – сказала Руфь. – Он садист. Он их дразнит.

Ричард слушал ее и кивал.

– Он не идеальный, но он вполне о'кей, Руфи-детка. Он человек незрелый, ну, а кто сейчас зрелый? Руфь продолжала:

– Он заставляет их против воли ходить в воскресную школу.

– Детям необходима, – сказал Ричард, по-пьяному тупо и сонно растягивая слова, – детям необходима жизненная основа, пусть самая идиотская. Джерри, я буду платить за их обучение и одежду.

– Ну, за обучение – конечно.

– По рукам.

Ричард принялся набрасывать цифры. В тишине как бы сдвинулась огромная, физически неощутимая тяжесть – так под папиросной бумагой в Библии обнаруживаются детали гравюры, изображающей ад.

Джерри воскликнул:

– Да, но как же будет с моими детьми?

– Это уж твоя забота, – сказал Ричард, сразу протрезвев.

– Отдай мне одного, – обратился Джерри к Руфи. – Любого. Чарли или Джоффри – ты же знаешь, как Чарли изводит малыша. Их надо разделить.

Руфь плакала; трясущимися губами она произнесла:

– Они нужны друг другу. Мы все нужны друг другу.

– Прошу тебя. Чарли. Разреши мне взять Чарли. Салли вмешалась в разговор:

– А почему ты не можешь его взять? Они такие же твои дети, как и ее.

Руфь повернулась на своем стуле с прямой спинкой.

– Я бы, возможно, и отдала их, будь на твоем месте другая женщина, – сказала она. – Но не ты. Я не доверю тебе моих детей. Я не считаю тебя подходящей матерью.

– Как ты можешь говорить такое, Руфь! – возмутился Джерри. – Посмотри на нее! – Но уже сказав это, он вдруг понял, что, возможно, только ему она кажется нечеловечески доброй, только для него лучится добротой ее лицо – лицо, которое он видел запрокинутым от страсти под своим лицом: глаза закрыты, губы раздвинуты – словно отражение в воде пруда. Он видел в ней слишком многое и был теперь как слепой, и, возможно, они – Ричард и Руфь – видели ее точнее.

***

Ты не веришь, что я такая простая. А я простая, как... как эта разбитая бутылка.

***

– По воскресеньям, на каникулы – безусловно, – сказала Руфь. – Если я рехнусь или убью себя, – бери их. Но пока они остаются со мной.

– Да, – без всякой надобности подтвердил Джерри. Он находился в каком-то странном состоянии: стремясь побыстрее отделаться от Ричарда, он так себя взвинтил, что потерял над собой контроль и в этом состоянии неуправляемости невольно повысил голос, измеряя всю глубину своей беспомощности. Измерив же ее, он умолк, и наступила необъятная тишина.

Внезапно Ричард сказал:

– Ну, Салли-О, поздравляю. Поздравляю, девочка, ты своего добилась. Ты ведь многие годы нацеливалась на Джерри Конанта.

– В самом деле? – спросил Джерри.

– Конечно, – сказала ему Руфь. – Каждому это было ясно. Даже как-то неловко становилось. Ричард сказал:

– Не перечеркивай этого, Руфь. А может, это самая что ни на есть настоящая, подлинная amour de coeur . Давай пожелаем деткам счастья. Единственное, от чего ты никогда не будешь страдать, Джерри, – это от скуки. Салли – существо неспокойное. У нее много прекрасных качеств: она хорошо готовит, хорошо одевается, хороша – ну, относительно хороша – в постели. Но спокойной ее не назовешь.