— Надеюсь, это обстоятельство не присутствует в деле?

— Нет. Следователю, в общем-то, жаль мадам Рожнову. А ее связь с блондинкой — отягчающее обстоятельство.

— Ее визит ко мне — тоже отягчающее обстоятельство.

— А тебя, Паша, в деле не будет.

— Ну и слава богу! С меня причитается. Для моей репутации только не хватало, чтобы мою клиентку судили за убийство… А сколько Рожновой, кстати, светит?

— Трудно сказать, — пожал плечами Саня. — Убила она мужа в пылу, в ссоре. То есть можно трактовать, что в состоянии аффекта. И мотив-то у нее на самом деле был: она вкалывала — по тридцать спектаклей в месяц, детские утренники, реклама, в фильмах каких-то дурацких снималась… А он, муж ее, Рожнов, лежал на диване, размышлял о Станиславском, жрал и пил на ее деньги.

— Это, по-твоему, достаточный мотив для убийства? — ухмыльнулся я.

— По-моему, нет. Но судить ее будут по месту совершения преступления, то есть в Подмосковье…

— А в Подмосковье разрешен суд присяжных… — продолжил я Санину мысль.

— Точно. И ее адвокат, я думаю, обязательно потребует присяжных… Ну, а среди присяжных, как показывает практика, большинство обычно составляют женщины. И судья тоже, как правило, — женщина. А при таком раскладе догадайся с трех раз, каким будет вердикт суда?

— Значит, она напрасно затеяла всю эту игру с переодеванием…

— Ну почему же напрасно? Я вот премию получил. Да и ты, Паша, по-моему, на ней неплохо заработал. К тому же развлекся. — Он что есть силы саданул меня по плечу.

Я вспомнил хлюпающие звуки в моем диктофоне, и мы оба захохотали.

Частный бизнес погибал. Детективное агентство (квалифицированные специалисты, индивидуальный подход!) дышало на ладан. Настроение было ни к черту.

Клиенты как сквозь землю провалились. За весь декабрь — ни одного. (Поиск кота — счастливая хозяйка заплатила сто долларов — не в счет.)

Зарплату сотрудникам я как дурак платил из собственного кармана. Оттуда же брал деньги на оплату телефона и Интернета. И с оптимизмом бывшего комсомольца надеялся, что в новом году дела пойдут порезвее.

Но в канун католического Рождества меня вызвал Гордиенко, замдиректора нашего тухлого НИИ.

Я с порога поздравил его с «наступающими» (две «кристалловские» в непрозрачном пакете). Гордиенко ловко поместил подарок под стол. А вместо «спасибо» гнусно улыбнулся и заявил:

— Я вас, Павел Сергеевич, с Новым годом не поздравляю. Потому что новости у меня совсем не праздничные. Мы посовещались и постановили: теперь наш институт проводит политику из-бав-ле-ния от мелких арендаторов. То бишь, Павел Сергеевич, от вас.

Крупным арендатором меня действительно не назвать: мы с секретаршей Римкой занимаем две крошечные смежные комнатенки — ее предбанник и мой кабинет.

Я хладнокровно спросил:

— И чем же мы вам насолили, что вы от нас из-бав-ля-етесь?

Гордиенко принялся загибать пальцы:

— Денег с вас — кот наплакал (двести долларов в кассу и сто — лично ему в карман, ежемесячно). А хлопот — не по чину. Посетители к вам ходят, коридор топчут — раз. Подчиняться стандартному графику и работать с девяти до пяти вы не желаете — два. И электричества своим компьютером жжете больше, чем весь НИИ (местные инженеры компьютерами не пользовались — работали по старинке, на кульманах).

Я вздохнул и склонил голову, признавая поражение. Придется раскошеливаться.

— Ну что ж… Давайте обсудим разумное вознаграждение… За ваши дополнительные хлопоты.

Гордиенко, нахал, отмахнулся:

— Да что с вас возьмешь? Лишние сто баксов? Говорю же, речь идет о принципиальных изменениях. Мелкие арендаторы нам не нужны. В принципе. Вот если вы готовы снять целый этаж — тогда присаживайтесь поудобней, я готов этот вопрос обсудить…

Этаж в нашем НИИ на выселках мне совершенно не нужен. А из родных комнатенок, значит, выгоняют… Ну и черт с ним, с этим убогим райончиком. Найдем что-нибудь получше. И подешевле.

— Когда нужно съехать? — пожал я плечами.

Гордиенко кровожадно улыбнулся:

— А к Новому году, к Новому году, Павел Сергеевич. Чтоб с очередным договором аренды не возиться, бумагу зря не марать.

— Ну нет. Так дела не делаются, — возмутился я. — Вы, между прочим, закон нарушаете.

— Да ну? — издевательски улыбнулся Гордиенко.

Я не сдавался:

— А вы возьмите договор аренды и прочитайте: НИИ обязан меня уведомить как минимум за три месяца. Чтобы мы могли спокойно подыскать себе новый офис.

— Хорошо. Уведомляю. Подыскивайте. Только с Нового года ваше помещение будет стоить… — Гордиенко помялся, — пятьсот плюс триста.

— В три раза дороже?

— А не нравится, — заржал Гордиенко, — как говорится, милости прошу вон! Прямо сейчас!

Очевидно, что до Нового года отыскать офис нам не светило. А временно развозить мебель по квартирам — своей и Римкиной — было попросту несолидно. «На январь остаемся», — решил я.

Выдал алчному Гордиенко восемь зеленых сотен.

И вошел в новый год не просто должником, а полным банкротом.

— Всеобщие праздники нас не касаются, — грозно сказал я Римке. — Начинаем работать с третьего января.

— А нас сюда пустят? — усомнилась секретарша.

В холле действительно висел красивый приказ: всему составу НИИ разрешили веселиться аж до старого Нового года. Правда, без сохранения содержания.

— Обязаны пустить, — нахмурился я. — Мы им такую аренду платим — вообще должны ковровую дорожку стелить.

Римка хмыкнула. На ее бесхитростной мордашке я прочитал: «Да хоть и ковер постели — все равно клиентов у тебя нету! И вряд ли они появятся — особенно третьего января…»

Но вслух она сказала:

— Хорошо, я приду.

* * *

Третьего января я был на месте в десять ноль три. Римка, как обычно, опаздывала.

Включил чайник (вода в нем осталась еще с прошлого года), опустился в кожаное кресло (эх, зачем я когда-то выбросил на него целую штуку баксов?!) и мрачно задумался.

Судя по всему, с частным бизнесом придется заканчивать. Закрывать контору, увольнять Римку и милую пожилую бухгалтершу… И рассылать резюме по крупным охранным агентствам. Снова идти под начальника, под его дурное настроение, под жесткий график… «Зато хоть зарплату регулярно будут платить», — утешал я себя. Но на душе все равно было паршиво.

Чайник закипел, щелкнул. Одновременно с этим зазвонил телефон. Я автоматически взглянул на часы: девять минут одиннадцатого. Наверняка это Римка: предупреждает, что задерживается.