Он раскладывает на земле пять обручей, каждый примерно в два фута диаметром. Барабаны начинают бить, и мальчишка приходит в движение. Два шажка правой ногой, потом — левой, затем — не успеваю я и глазом моргнуть — он уже подбрасывает первый обруч ногой и ловит его руками.

То же самое он проделывает с оставшимися четырьмя, после чего обручи превращаются в части его тела. Он проходит сквозь два и выстраивает другие три по вертикали, хлопает верхними, как будто исполинской челюстью. Не останавливаясь, он, пританцовывая, выходит из обручей и расправляет все пять за спиной, как орел крылья. Вот он оборачивается необъезженным жеребцом, вот — змеей, а вот — бабочкой. Потом свивает податливые обручи, будто Атлант, громоздящий все больше тяжести на свои плечи, и выкатывает эту трехмерную сферу в центр арены. Под рокот барабанов он танцует последний круг — и припадает на одно колено.

Я никогда в жизни не видела ничего подобного.

— Рутэнн… — Она как раз подходит ко мне, хлопая в ладоши. — Это было потрясающе. Это…

— Пойдем к нему.

Она проталкивается сквозь толпу, пока мы не оказываемся у павильона барабанщиков. Вспотевший мальчуган ест питательный батончик. Приглядевшись, я понимаю, что радуга на его костюме — это пришитые вручную ленты. Рутэнн беспардонно хватает мальчика за рукав.

— Только взгляни, на ниточке все держится! — журит его она. — Твоей маме не мешало бы научиться шить.

Мальчишка расплывается в улыбке.

— Может, тетя сможет починить… Хотя она слишком занята своим бизнесом, чтобы обращать внимание на таких, как я. — Он обнимает Рутэнн. — Или, может, ты захватила нитку и иголку с собой?

Почему она не сказала, что этот гениальный танцор — ее племянник? Рутэнн отступает назад, чтобы оценить его во всей красе.

— Вылитый отец! — заключает она, и улыбка снова разрезает его лицо пополам. — Дерек, это Софи и Делия, ikwaatsi.

Я пожимаю ему руку.

— Ты бесподобно танцевал!

Софи пытается поддеть обруч ногой. Тот подлетает на пару дюймов, а Дерек смеется.

— О, уже появились поклонницы!

— И не самые, доложу тебе, плохие, — говорит Рутэнн.

— Как поживаешь, тетя? Мама сказала…. Она говорила, что ты ходила в поликлинику для индейцев.

По лицу Рутэнн пробегает тень, я с трудом успеваю ее заметить.

— Хватит обо мне. Лучше скажи, ставить на твою победу?

— Я даже не уверен, что в этом году буду участвовать, — отвечает Дерек. — Не было времени на тренировки. Столько всего случилось, сама понимаешь…

Рутэнн легонько толкает его в плечо и указывает куда-то в небо. На безупречно голубом фоне видна кургузая тучка.

— Думаю, это твой папа пришел убедиться, что ты не подкачаешь.

Дерек пристально смотрит в небо.

— Может быть.

Пока он объясняет Софи, как подбрасывать обруч одной ногой, Рутэнн рассказывает, что ее шурин, отец Дерека, погиб в Ираке одним из первых. Согласно традиции хопи, его тело должны были прислать обратно в Америку на четвертый день. Однако вертолет с останками сбили, поэтому груз доставили только через шесть дней после его смерти. Родственники старались как могли: вымыли ему волосы экстрактом юкки, набили полный рот еды, чтобы он не голодал, сложили все его личное имущество в могилу, — но все же с двухдневным опозданием. Они очень переживали, сможет ли он благополучно проделать положенный путь.

— Мы все ждали и ждали, — рассказывает Рутэнн, — и наконец, перед самым наступлением темноты, пошел дождь. Не везде — только над домом моей сестры, над ее полями и перед тем зданием, где завербовался мой шурин. Так мы поняли, что он все же добрался до следующего мира.

Я гляжу на тучу, в которой она узнала своего шурина.

— А что случается с теми, которые не добрались?

— Они блуждают по нашему миру, — отвечает Рутэнн.

Я подставляю ладонь и пытаюсь убедить себя, что ловлю дождевую каплю.

— Рутэнн, — спрашиваю я на обратном пути, — а почему ты живешь в Месе?

— Потому что Феникс — это тихое болото, а я люблю драйв!

— Нет, серьезно! — Я смотрю в зеркальце заднего вида, чтобы убедиться, что Софи не проснулась. — Я и не знала, что у тебя поблизости живут родственники.

— А почему люди вообще переезжают в такие места? — пожимает она плечами. — Потому что больше некуда податься.

— Ты никогда туда не ездишь?

— Езжу. Когда хочу вспомнить, откуда я родом, и понять, куда двигаюсь.

Может, и мне туда съездить, думаю я.

— Ты ни разу не спрашивала, зачем я приехала в Аризону.

— Я так рассудила: захочешь — сама расскажешь.

Я не свожу глаз с дороги.

— Когда я была еще совсем маленькой, меня похитил родной отец. Он сказал, что мама погибла в аварии, и увез меня из Аризоны в Нью-Гэмпшир. Сейчас он сидит в тюрьме в Фениксе. Еще неделю назад я ничего об этом не знала. Не знала, что моя мать жива. Я даже не знала, как меня по-настоящему зовут.

Рутэнн оглядывается на заднее сиденье, где Софи улиткой свернулась под боком у Греты.

— А почему ты решила назвать ее Софи?

— Ну… просто понравилось имя.

— В то утро, когда моя дочь должна была получить имя, каждая из ее тетушек предложила свой вариант. Ее отец был из Povolnyam — из Клана Бабочек, так что все имена были так или иначе с этим связаны: Polikwaptiwa — это Бабочка, Сидящая На Цветке, Tuwahoima — это Гусеница Превращается В Бабочку, Talasveniuma — Бабочка, Несущая Пыльцу На Крыльях. Но бабушка выбрала имя Kuwanyauma — Бабочка, Раскрывающая Красивые Крылья. Она дождалась рассвета и отнесла Kuwanyauma знакомиться с духами.

— У тебя есть дочь? — поражаюсь я.

— Назвали ее в честь отцовского клана, но принадлежала она мне, — говорит Рутэнн, пожимая плечами. — После обряда инициации ее называли уже иначе. В школе учителя обращались к ней «Луиза». Я к чему веду: имя — это, по сути, не так уж важно.

— И чем занимается твоя дочь? — не унимаюсь я. — Где она живет?

— Ее давно уже нет. Луиза так и не смогла понять, что «хопи» — это не описание человека, но его дорога. — Рутэнн тяжело вздыхает. — Я скучаю по ней.

Сквозь ветровое стекло я вижу облака, тянущиеся вдоль горизонта. Я думаю о шурине Рутэнн, пролившемся дождем над семейной усадьбой.

— Прости. Я не хотела тебя огорчить.

— А я не огорчилась, — отвечает она. — Если хочешь узнать о человеке, он сам должен тебе все рассказать. Вслух. Но каждый раз рассказ чуть меняется. Он новый даже для меня.

Слова Рутэнн заставляют меня задуматься, что дебет, вероятно, далеко не всегда сходится с кредитом. Быть может, величина «отнять ребенка у матери» больше, чем «отнять мать у ребенка». Быть может, «найти свое место под солнцем» не тождественно «знать, кто ты есть».