Пробивающийся сквозь облака солнечный свет нарисовал вокруг головы бывшего наставника Джэнсона сияющий нимб. Лицо Филдинга за прошедшие годы покрылось морщинами, волосы поседели и стали более редкими, по сравнению с тем, что запомнилось Джэнсону; но он по-прежнему оставался подтянутым и стройным, а его бледно-голубые глаза сохранили ясность взгляда человека, задумавшего какую-то веселую проделку — какую-то грандиозную проделку, — в которую, возможно, он посвятит и вас. Филдинг, которому сейчас было уже далеко за шестьдесят, не отличался солидными размерами, но внутренняя сила придавала ему впечатление солидности.

— Пойдем, дорогой мой мальчик, — предложил ученый. Он провел Джэнсона через небольшую приемную, мимо женщины средних лет с пышными формами, работавшей у него секретаршей, в просторный кабинет, выходящий большим окном на Большой внутренний двор. Простые белые полки на стенах были заставлены книгами, журналами и корректурами статей Филдинга, насмешливо провозглашающими своими названиями: «Угрожает ли что-нибудь мировой финансовой системе? Макроэкономический взгляд», «Подход к ликвидности иностранной валюты центральными банками: до полной прозрачности далеко», «Новый подход к оценке риска объединенного рынка», «Структурные аспекты рыночной ликвидности и их последствия для финансовой стабильности». На журнальном столике лежал выгоревший на солнце номер «Дальневосточного экономического обозрения»; на обложке фотография Петера Новака и подпись: «КОНВЕРТАЦИЯ ДОЛЛАРОВ В ПЕРЕМЕНЫ».

— Прости за беспорядок, — извинился ученый, убирая бумаги с черного виндзорского кресла у письменного стола. — Знаешь, в каком-то смысле я даже рад, что ты не предупредил заранее о своем появлении, потому что в этом случае я, наверное, попытался бы навести лоск, как говорят у вас в Америке, и нам обоим было бы неприятно. Все говорят, что я должен выгнать свою кухарку, но бедняжка работает здесь чуть ли не со времен Реставрации, и у меня все никак не хватает духу — или, быть может, желудка. По всеобщему убеждению, ее овощные закуски просто ядовиты. Я пытаюсь объяснить, что она eminence grise[28], а мои коллеги возражают, что она не тайная а сальная[29]. В целом удобства представляют собой довольно любопытное сочетание богатства и аскетизма, если не убогости, и требуется определенное время, чтобы к ним привыкнуть. Надеюсь, ты помнишь это по своему пребыванию в этих стенах, но так, как человек помнит свои детские игры, казавшиеся тогда такими занимательными, но чей смысл теперь ему не совсем понятен. — Он потрепал Джэнсона по руке. — Но теперь, дорогой мой мальчик, ты стал совсем взрослым.

Слова, льющиеся бурным потоком и образующие водовороты и омуты, часто моргающие, искрящиеся весельем глаза — это был все тот же Энгус Филдинг, попеременно мудрый и насмешливый. Его глаза видели гораздо больше, чем выдавали, а глубокомысленная говорливость являлась прекрасным средством отвлечь внимание собеседника и скрыть собственные мысли. Питомец того самого учебного заведения, которое породило таких гигантов, как Маршалл, Кейнс, лорд Каддор и Сен, Энгус Филдинг занимался не только проблемами мировой финансовой системы. Он также был членом клуба «По вторникам», группы ученых и аналитиков, поддерживающих тесные связи с английской разведкой. В молодости Филдинг состоял внештатным советником службы МИ-6 и помогал определить уязвимые места в экономике Восточного блока.

— Энгус... — мягким, затуманенным голосом начал Джэнсон.

— Бутылку кларета! — воскликнул декан. — Знаю, для этого еще рановато, но мы как-нибудь переживем. Выгляни в окно, и ты увидишь Большой внутренний двор. Но, если ты помнишь, прямо под ним находится обширный винный погреб. Он проходит под всем двором и простирается дальше под садом, принадлежащим колледжу. Настоящие катакомбыкларета. Жидкий Форт-Нокс[30]. Погреб охраняет университетский эконом с огромной связкой ключей, и он единственный, кто может впустить в подземелье. У нас есть специальный комитет по винам, но его раздирают противоборствующие фракции — хуже, чем в бывшей Югославии; примирение нам даже не снится. — Он окликнул свою секретаршу: — Нельзя ли принести бутылку «Линч Бейджес» урожая восемьдесят второго года? По-моему, с прошлого раза осталась одна непочатая бутылка.

— Энгус, — снова начал Джэнсон, — я пришел к тебе, чтобы поговорить о Петере Новаке.

Филдинг внезапно насторожился.

— Ты принес от него известия?

— О нем.

Филдинг помолчал.

— Я внезапно почувствовал сквозняк, — сказал он. — И очень леденящий.

Он подергал себя за мочку уха.

— Не знаю, какие известия дошли до тебя, — осторожно произнес Джэнсон.

— Ничего не понимаю...

— Энгус, — сказал Джэнсон, — его нет в живых.

Декан Тринити-Колледжа, побледнев, долго молча смотрел на Джэнсона. Затем он опустился в деревянное кресло со спинкой в виде арфы, бессильно свалился, словно из него вышел весь воздух.

— В прошлом уже не раз возникали ложные слухи о его кончине, — глухо пробормотал ученый.

Джэнсон сел рядом с ним.

— Он погиб у меня на глазах.

Энгус Филдинг, обмякнув, откинулся назад, внезапно превратившись в старика.

— Это невозможно, — прошептал он, — Этого не может быть.

— Он погиб у меня на глазах, — повторил Джэнсон.

Он рассказал Филдингу о том, что произошло на Ануре. Его дыхание стало частым, когда он дошел до неутихшей боли взрыва в воздухе. Энгус безмолвно слушал его, полуприкрыв глаза, время от времени кивая, словно выслушивая ответ студента.

Когда-то Джэнсон был одним из таких студентов. Правда, не из той обычной розовощекой разновидности, что, закинув за спину ранцы с обтрепанными учебниками и подтекающими шариковыми ручками, катаются на велосипедах по Кингз-Перейд. Джэнсон впервые появился в Тринити, в числе других, приглашенных профессором Маршаллом, разбитый и измученный, отощавший и осунувшийся, все еще не исцеливший изуродованное тело и опустошенный дух после полутора-годового пребывания в аду лагеря для военнопленных и предшествовавших этому зверств. На дворе стоял 1974 год, и. Джэнсон постарался подхватить с того места, где остановился, продолжить изучение истории экономики, начатое в университете штата Мичиган в Энн-Арборе. Коммандос из «Морских львов» учился заново быть студентом. Сначала он очень боялся, что не сможет приспособиться. Однако разве военная подготовка не научила его адаптироваться в любом окружении? На смену шифровальным таблицам и топографическим картам пришли исторические трактаты и экономические формулы, но Джэнсон атаковал их с той же упрямой решительностью и с той же настойчивостью.

Дома у Филдинга в Невилл-корт Джэнсон читал свои рефераты, а ученый, казалось, дремал под звуки его голоса. Однако, когда приходило время, Филдинг открывал глаза, моргал и начинал громить один за другим все слабые места в его работе. Как-то раз Джэнсон рассказывал о последствиях для мелких фермеров политики объединения Германии, проводимой Бисмарком. Филдинг, казалось, очнулся от сна, только когда он закончил, и тут на Джэнсона градом стрел полетели вопросы. Какая разница между экспансионизмом и региональной консолидацией? Каковы были долгосрочные последствия аннексии княжества Шлезвиг-Гольштейн, произошедшей за несколько лет до этого? Ну а насчет тех цифр, которые он использовал в качестве исходных данных своих аргументов, о девальвации немецкой марки в период с 1873 по 1877 год, — они ведь взяты из работы Ходжемана,не так ли, молодой человек? А напрасно: старик Ходжеман тут здорово напутал — что вы хотите, он же из Оксфорда!Дорогой мой мальчик, мне очень жаль, но я вынужден попросить вас переделать заново всю работу. Прежде чем возводить здание, убедитесь в прочности фундамента.