В данную минуту, если севасту и интересовало, кого обнаружили эти дикари, то лишь потому, что сие могло хоть как-то развеять дорожную скуку. Она задумчиво глядела в ту сторону, куда умчались всадники на мелких, в сравнении с архонтскими скакунами, лошадках, не ожидая, впрочем, ничего особо занятного.

— Эй! — Скакавший рядом с дверцей возка менестрель привстал в стременах. — Мессир рыцарь, а шо у нас считается кораблем степей?

— В каком смысле? — «Племянник сицилийского короля» удивленно повернул голову.

— Да вот тут имеет место быть экземпляр отважного капитана, один штука, только, как бы это по-французски сказать, бескорабельный.

— Что там произошло, дети мои? — высунулся из экипажа задремавший было монах-василианин.

— Да, в сущности, ничего. Сыновья бескрайних степей изловили старшего ангела и, должно быть, волокут на исповедь к вам, ваше преподобие.

— Господи, что ты опять плетешь?

— Ну, судя по тому, что когда я переберу, я не плету лыка, то сейчас я его, кажись, плету, хотя лапти из этого лыка не сладишь, и к делу, которое я здесь представляю, это отношения не имеет. Сами гляньте — вон, «старший ангел» — Анджело Майорано!

* * *

Капитан Майорано недобро глядел на сопровождающих его аланов, зачисляя их в короткий список еще живых врагов. Обычно имена, значившиеся в нем, очень быстро переходили в поминальник, редко задерживаясь долее полугода. Дон Анджело шел не сопротивляясь, чуть покачиваясь от усталости и шума в голове. Еще недавно он был уверен, что все развивается по его плану, но тут Господь вдруг бесцеремонно вмешался в ход событий. И в тот миг, когда ему показалось, что дело оборачивается хуже некуда, выяснилось, что оно может идти еще хуже.

Он не лез в драку, бушевавшую в торговых рядах, лишь пару раз саданул рукоятью кинжала каких-то не в меру ретивых молодчиков, по нелепой горячности принявших его за возможную жертву. Добивать этих глупцов он не стал, тем более что, пока он с усмешкой наблюдал за потасовкой, признаков жизни они и не подавали.

Но потом, когда этот чертов оруженосец или уж там менестрель — кто его поймет, устремился к бухте, он последовал за ним и со всей неотвратимостью наблюдал, как складывают оружие граф Квинталамонте и его люди. Выкупать этого сицилийского неудачника из тюрьмы отнюдь не входило в планы Анджело Майорано. Однако задуманная им авантюра стоила уж если не жертв, то определенных финансовых вложений.

Он скривился, выругался себе под нос и развернулся, чтобы отправиться к «Шершню». В этот момент что-то довольно мягкое, но увесистое ударило его по затылку. Анджело попробовал было развернуться, но, едва успел осознать, что небо и земля вдруг резко поменялись местами, без чувств рухнул на чей-то заботливо подставленный плащ.

Сколько он находился без чувств, сказать было непросто, однако пробуждение не принесло ему радости. Он располагался под низким арочным сводом, так что, встав, пожалуй, уперся бы головой в него — и это в самом высоком месте. Между стеной, возле которой он сидел, и решеткой, красовавшейся перед ним, вряд ли могли бы, не столкнувшись плечами, пройти два человека. Но что более всего насторожило Анджело Майорано, это аккуратные стопки плинф, красующиеся рядом с местом его заключения, и каменщик, флегматично готовящий раствор, не обращая внимания на запертого узника.

— Я вижу, вы достаточно пришли в себя, чтобы разговаривать? — услышал дон Анджело откуда-то сбоку.

Он повернулся с максимально возможной скоростью, какую мог себе позволить с гудящей от боли головой. В темноте, едва-едва освещенный пламенем масляной светильни, стоял невысокий священник с усталым изможденным лицом аскета и сверлящим взглядом колючих и холодных, точно стрелы, глаз.

— Кажется, — не спуская взгляда с монаха, подтвердил хозяин «Шершня».

— Вот и прекрасно, — неспешно кивнул в ответ служитель Господа. — Как вы полагаете, что намерен делать сей добрый работник?

— Выкладывать стену вместо этой решетки, — без запинки ответил Анджело Майорано.

— Вы правы, сын мой, — утвердительно склонил голову монах. — Это лишний раз подтверждает вашу хваленую сообразительность.

— Послушайте, как вы можете? Я амальфийский купец, хозяин корабля «Ангел».

— Не утруждайтесь пустыми словами, сын мой. Здесь они ни к чему. Мне прекрасно известно, кто вы, но даже если бы я сомневался в этом, в городе нашлось бы немалое количество людей, которые смогли бы описать, как выглядит Мултазим Иблис. Вы никогда не задумывались, дон Анджело Майорано, куда продают захваченных вами магрибинцев? Скажу вам по секрету: их продают сюда. Скажу вам более того: в гарнизоне есть те, кто сражался бок о бок с вами под знаменами императора Алексея против Мелик-шаха. Они помнят, как вы исчезли с обозом военной добычи. И у них, как, впрочем, и у василевса, к вам множество вопросов. Поэтому советую вам причаститься и готовиться к тому, чтоб предстать пред Господним престолом. — Монах вздохнул. — А уж очистившимся или нет…

— Постойте, постойте! Я готов ответить вам на любой вопрос! Мне и впрямь была поручена охрана обоза, но, увы, нас атаковали всадники Рустамбега, и силы были неравные. Я чудом спасся! И конечно, не горел желанием вновь попадаться на глаза василевсу. — Анджело Майорано вцепился в частую, будто гребень, решетку, словно желая выдернуть ее. — Что же касается остального, ну хорошо, предположим, я и впрямь Мултазим Иблис, что с того?! Я никогда не нападал на корабли херсонитов. Да, я служил королю Сицилии, истребляя сарацинских пиратов. Но разве христианскому священнику пристало казнить меня за это?

— Христианскому священнику не пристало казнить кого бы то ни было, и потому я предлагаю вам облегчить душу. Как слуга церкви, я должен предъявить вам обвинение в вероотступничестве, как слуга императора — в коварном вероломстве, приведшем к гибели корабля флота нашего достославного василевса Иоанна Комнина, а также к утере военных трофеев, которые, по вашим словам, были отбиты, однако же никаких прямых доказательств тому нет и, полагаю, быть не может.

— Но это не так! Я сражался тогда и рисковал жизнью, защищая тот корабль, я спас принцессу! У вас нет ровным счетом ничего, чтоб доказать…

— Все наши деяния и помыслы сочтены в книге судеб, что в руках апостола Петра. Нам и не нужно доказывать. Нынче вот этому мастеру велено заложить арку. Чтобы укрепить стену. — Монах развел руками. — У меня же есть приказ изловить вас, а изловив — посадить за решетку. Как видите, решетка перед вами. Приказа выпустить вас у меня не имеется. А выпускать врагов императора и церкви, не имея приказа, — нет уж, увольте.

Анджело Майорано с младых ногтей соображал быстро, сейчас же вскользь произнесенный намек он поймал и вовсе на лету, точно чайка — брошенную ей с борта корабля мелкую рыбешку.

— А друзей?

— Мы можем поговорить об этом, дон Анджело.

* * *

Остров Сите, окаменевшим кораблем замерший посреди Сены, с незапамятных времен служил пристанищем для народа паризиев. Во всяком случае, когда победоносный цезарь прорубился сквозь непроходимые чащи в эти места, паризии жили здесь уже не первое и не второе поколение. Трудно сказать, что именно так поразило гордого римлянина, что он прибавил к имени народа звонкое латинское название «лютеция», что означало «вонючая», но и то сказать, будущему Парижу еще только предстояло стать всемирно признанной столицей парфюмеров и галантерейщиков.