– Ты чего? – одёрнул его Хельмо, и Янгред понял, что уже полминуты таращится в одну точку – куда-то между сопящим Бумом и примятой травой.

– Ничего. – Он опять набросил плащ на фонарь. – Пора всё-таки спать. Как-то мы перебрали сегодня: я что-то несу, ты слушаешь… Хватит. Доброй ночи.

Хельмо, прежде чем сгустилась темнота, всё-таки успел подозрительно или скорее с любопытством на него зыркнуть. Тоже не поверил. Впрочем, к лучшему.

Нельзя ведь тянуть цепи бесконечно.

* * *

Утром снова светило солнце. Колокола Инады разносили мирный прощальный звон. Ворота распахнулись, выпустив несколько отрядов; отряды эти – три хорошо экипированных для похода и один, состоящий из наспех прихвативших какое попало обмундирование добровольцев, – встали под знамёна Дома Солнца.

К полудню стянулись из окрестностей ещё люди – наспех снаряжённые и не снаряжённые вовсе рекруты. В общей сложности к ополчению присоединилось около шести с половиной сотен человек.

Слова Хельмо всё же были действительно золотыми.

А страх погибели от рук Луноликой царевны – чёрным, как кромешная ночь.

И наконец Второе ополчение двинулось в путь.

– Ты хотя бы понимаешь, что наделал? Понимаешь, что может теперь быть?..

– Понимаю! Я всё-всё понимаю. И я сразу, сразу решил, что так сделаю!

– Сразу – это когда, солнце моё?..

– Сразу – это прежде, чем ты меня услал!

Редко Хинсдро наказывал сына. Тсино рос одним из немногих счастливцев, не знавших не то что розги – даже громкого родительского крика. Конечно, Тсино, как любой мальчишка, проказничал: и дерзил, и удирал от стражи, и подражал ненаглядному «братцу» в некоторых глупых забавах. Иногда он заслуживал строгости, но умеренной. Тсино был умницей: всегда знал, где лёгкие шалости переходят в серьёзные проступки; отличал советы и наставления, которые можно пропустить мимо ушей, от тех, которым необходимо незамедлительно и, не задавая лишних вопросов, последовать. По крайней мере, Хинсдро Всеведущий так думал. Пока стрельцы не привели Тсино к нему в кабинет. Пока не понял, что обоз, на защиту которого он отправил из столицы дюжину лучших людей, уезжает в Цветочные земли без престолонаследника. Точнее, скорее всего, дружинники уже никуда не едут, потому что в ужасе ищут царевича по округе. Кстати, об округе…

– Когда ты сбежал? – Хинсдро выпустил узкие плечи Тсино и устало потёр висок. – Как ты сбежал?

Тот шкодливо заулыбался, сверкнул глазами.

– Я умею быть бесшумным и хитрым. Ведь меня учил…

– Да-да, Хельмо, – покорно подтвердил Хинсдро. – Наш герой освобождения, который всё никак к нам не придёт. И именно поэтому ты должен – слышишь? – должен был уехать в безопасное место. Так как же ты…

– Когда мы остановились на ночлег на полустанке!

– А часовые?..

– Они не такие умные, как ты думаешь.

– Ты, что ли, умнее?

Хинсдро пришлось закашляться, чтобы подавить непрошеный смешок. Тсино кивнул с забавной, но неколебимой твёрдостью. Взор его скользнул по кабинету в поисках каких-нибудь знаков, что что-то важное переменилось за минувшие дни. Но все знамения – донесения от ополчений, письма Трёх Королей, союзные договоры и хроники времён смерти Вайго – Хинсдро спрятал. Он чувствовал неладное в последнее время… неладное прямо здесь, в надёжных стенах дворцового терема. Более он не оставлял бумаг на чужое обозрение.

– Ты что же… – Хинсдро обернулся, кидая взгляд в окно. Внизу толпились стрельцы, удерживали рвавшийся на двор народ. – Ты что же, лошадь украл?

– Я оставил за неё свой смарагдовый перстень. Государи не воруют, не обманывают и…

– Ты умница, Тсино. – Оживлённую речь пришлось прервать. – Хорошо помнишь уроки. Но скажи, что же ты, зачем…

Тсино сделал к нему пару шагов. Хинсдро решил, что сын напрашивается на ласку, надеясь так умерить отчий гнев. Он даже готов был уступить, потрепать царевича по волосам; готов был, взяв обещание более не дурить, отправить его обратно с ещё парой стрельцов… но Тсино не обнял его. Тонкие пальцы лишь крепко, почти до боли стиснули его запястья.

– Это мой город, отец. Я не побегу. Единственный, с кем я ушёл бы, далеко, и он…

Руки были влажными и горячими. Тсино волновался, заикался, поблёскивали из-под спутавшихся вихров его глаза. Хинсдро обречённо вздохнул. Злоба боролась в нём с тоской.

– Мне что же, надо было посадить Хельмо на цепь во дворе? Чтобы ты слушался?

Глаза Тсино блеснули особенно упрямо.

– Я всё равно не уехал бы в Цветочные королевства. Я пошёл бы воевать!

– Воевать? – вскинулся Хинсдро. – Солнце моё…

– Ведь Хельмо было тринадцать! – пылко заговорил Тсино. – Ему было всего тринадцать, когда Грайно впервые взял его в поход! И он сражался!

– И Грайно носился с ним как нянька, чтобы кто-нибудь не снёс его голову, – мягко оборвал Хинсдро. – Пойми, всему своё время, навоюешься ещё, а ныне лучше поберечься. Времена тогда были другие. То были завоевательные походы, и…

Он помедлил, закусил губу. Он не был уверен, что слова, которые рвутся с языка, честные. Что-то в них самому ему виделось лицемерное… И всё же он пояснил:

– Грайно и Хельмо не защищали дом. Все те города, походы – это было… как если бы ты пришёл к кому-то из боярских детей на двор и отнял игрушку. Да, Вайго укреплял границы, чтобы показать свою мощь Осфолату, я тебе уже об этом говорил. Да, его воеводы объясняли это необходимостью защититься от возможных – возможных, солнце моё! – врагов, хотя в действительности на нас никто не нападал, кроме кочевников и пиратов. Так что порой, когда я вдумываюсь, мне кажется, что по сути своей это всё же были… царские забавы, Тсино. Лишь забавы. Сейчас же…

Слушая, Тсино успел обойти его и достигнуть стены – участка, где висела большая карта Острары. Карта была трехлетней давности и отражала примерно то, что и было в действительности. Не отражала она лишь лунной заразы, неумолимо расползавшейся от границ. Тсино ткнул пальцем в какую-то точку. И ещё в одну. И ещё. Обернулся:

– Если мы получили всё это царскими забавами… почему ты не отдашь это Самозванке? Пусть отберёт наши игрушки и отстанет. Мы ведь взрослые.

– Тсино…

Ему не по душе пришлась шутка, если это была шутка. Заложив руки за спину, Хинсдро тоже прошёл к столу, обогнул его и остановился возле карты.

– Что ты говоришь такое? Это теперь наши земли. На них исповедуют нашу веру, мы получаем с них налоги, города вроде Инады – наши порты. И…