– Дело в том, что эта машина пару раз приезжала и днем. Оттуда никто не выходил, Аля садилась. И еще примета: шашечки на крыше, то есть это такси.

– Угу, а Глеб работал таксистом. (После его фразы Санька забыла про свое паршивое настроение, насторожилась и прислушалась.) Позвони в таксопарк и узнай, дежурил ли он…

– Уже выяснил. Нефедов дежурил в ту ночь. Мало того, я на всякий случай узнал, он дежурил и в ночь, когда была убита Виктория Красина…

– Что еще говорят соседи?

– Такси видели за полчаса до взрыва, сосед напротив выходил курить на балкон, он не спал в ту ночь, работал на компьютере. А охранник выходил минут за пять до происшествия и тоже видел такси, после взрыва машины не оказалось. Да, чуть не забыл. Стекла сильно тонированные, а у Нефедова без тонировки. Все.

Санька следила за каждым движением следователя, он медленно опустил руку с мобильником, подумал, после сунул трубку в карман. Нехорошие предчувствия заставили девушку спросить:

– Плохие новости, да? (Он кивнул, но не более.) Насчет Глеба, да?.. Пожалуйста, не скрывайте от меня ничего… Ах, так? Тогда я продолжу лезть в ваши дела и… и могу погибнуть.

Наконец он покосился на нее грозно, как громовержец, одновременно вяло поругал:

– Да как ты смеешь шантажировать меня, нахалка? Шантаж карается законом, чтобы ты знала…

– Тогда я без предупреждения и шантажа влезу…

– Плохо тебя воспитывали родители, плохо. Какого цвета машина у Глеба?

– Пирано.

– А нормальный цвет у нее есть?

– Красно-коричневый.

– Машину Глеба, между прочим, с шашечками, видели в ночь, когда взорвалась подруга жены Рудольфа. Глеб дежурил тогда…

Санька не смогла усидеть на месте, ей словно шило в одно место вставили, она подскочила с дивана и давай наматывать круги вокруг дедушки-следователя:

– Ну и что?! Это только доказывает, что кто-то очень старался подставить Глеба. Разве я вам не рассказывала, как Римма Таировна видела такую же машину возле офиса Хоруженко? Она сказала: с шашечками… А! – Санька вздрогнула, остановившись. – А ведь и я видела!

– М-да? – сонно буркнул дед. – Когда и где?

– Возле больницы. – Санька дошла до дивана и плюхнулась на него, но вся была там, на площадке перед входом в больницу. – Мы привезли Жанну на сохранение, я дала Глебу и сестре попрощаться, а сама у входа рассматривала улицу. Там стояла машина, точь-в-точь как у Глеба, цвета пирано, но с очень сильно тонированными стеклами. Я еще подумала, что это неудобно для водителя, особенно ночью, правильно запрещают темную тонировку. Но! Этот же автомобиль ехал за нами!

– Неужто? – не верил он.

– Да, да, да! – повысила голос девушка. – Ехал! Глеб вел машину, а я в зеркало сбоку увидела… Стоп! – Санька приложила к вискам кончики пальцев. – А почему я решила, что за нами едет та же машина?.. Именно та, что стояла у больницы… Номер! Я же видела номер! Черт, не помню! Не помню… Но вспомню! Мозги вытрясу, но вспомню.

– Тебе есть где переночевать?

– Переночевать? – Она вернулась в реальность. – Не знаю… Может, у родителей Глеба на даче?

– Очень хорошо! Поезжай к ним и поживи там.

– Юрий Петрович, я буду возвращаться в город. Обещаю. – А чтобы он окончательно не вышел из себя, она решила загладить свою наглость: – В вашей машине мотор кашляет, вы не замечали? Обещаю его отремонтировать, лучше меня мастера вы не найдете, клянусь.

Вдруг позвонил Михайлов, Санька и не подумала взять трубку. Но глаза ее наполнились слезами, она отвернулась от Крайнего, чтобы он не заметил.

Все-таки женщины с шармом даже в его возрасте заставляют биться сердце трепетно и с перебоями, именно по причине возраста, а также связанных с ним сердечно-сосудистых проблем. Леля прекрасна, несмотря на свой холодок. Эх, скинуть бы ему лет пятнадцать…

– Вы меня не слушаете? – ее волшебный голос долетел до сознания Крайнего, когда они поднимались по ступенькам дома Хоруженко. Он поспешно ответил, как пойманный за неприличным занятием мальчишка, пытаясь перевести разговор в другое русло:

– Нет, что вы! Слушаю, и очень внимательно. Мне интересно состояние вашей подруги, я проникся ее горем и болью. Значит, она…

– То лежит, то бесится. – К его радости, Леля повторила, он-то действительно прослушал. – Наша подруга Дина отказалась навещать ее. Ну, посудите сами, ни с того ни с сего Олеся бьет посуду, громит все, что попадается под руку. В психушку сдать ее? Это как-то… нехорошо. Может, пройдет?

– Уверен: пройдет. Временная депрессия. – Он достал статуэтку. – Леля, скажите, вам эта вещица знакома?

– Да. Точно такую же я видела у Али. Малковой Али, если быть точной. Почему она у вас?

Ответ сильно озадачил Крайнего: статуэтка была у Али (которая, по странной случайности, погибла, причем явного криминала в ее гибели не нашли, но уголовное дело завели), а очутилась в квартире Глеба. Это же переворот.

– Точно эта статуэтка принадлежала Малковой?

– За точность не ручаюсь, но Аля однажды купила два шедевра советского кича, один из них – точь-в-точь такая фигуристка. А вот найти место для них в своем выставочном зале она не смогла, они везде были лишними, Аля поставила их в спальне.

Да, поворотик… Крайний положил фигуристку назад в кейс, но не вошел в дом, Леля открыла перед ним дверь, и он взял ее за руку:

– Погодите. А кто такая Аля? Расскажите о ней. Вкратце.

– Мы все, в общем-то, с одной улицы, росли вместе, учились в одной школе. После школы и института иногда встречались, но не особенно дружили. А с Олесей Аля тесно общалась на протяжении всего времени. Знаете, каждый ищет приятелей по себе, обе небольшого ума, запросы и интересы у обеих схожи, поэтому им друг с другом было не скучно.

– То есть они были близкими подругами? – уточнил Крайний.

– Да, да. Пожалуй, самыми близкими. Ну а Аля – дочь состоятельных и влиятельных родителей, ничего не умела и не хотела уметь, пила много, в пьяном угаре становилась отвратительной, поэтому от нее отмежевались все друзья. В общем, у Олеси двойное горе. Вы зайдете?

– Нет-нет, мне достаточно с вами поговорить… Кстати, Олесе звонит тот человек, который угрожал ей?

– Ага, наконец-то он заинтересовал вас! – вздернула нос Леля. – При мне звонков не было. Но я же не все время нахожусь с ней, сплю в другой комнате. Во всяком случае, Олеся не уходила из дому, как обещала. И не уйдет, поверьте, она трусовата, как все мы, женщины.

На прощание Крайний не мог не поцеловать ручку с нежной гладкой кожей, пахнущую божественными ароматами. Он излишне долго задержался губами на руке, потом поднял зачарованные и слегка пьяные глаза на Лелю: она улыбалась ему теплее, чем обычно. Неплохой у них установился контакт, возможно, в будущем получится крепкая дружба.