Скотт нырнул в пробитую им дыру в стене, втиснул плечи, заполз… уже не в черноту, а в непонятный вкрадчивый оранжевый свет.

Вспомнил про печурку.

Ее кто-то разжег.

Нет, не кто-то.

Нечто.

Карвер.

Он шел по темному коридору, по узкому крылу, уходящему в бесконечность, в бездушное забвение. Шел и шел, думая о двух названиях: «Рука тьмы» и «Рука помощи». О своих израненных руках. Что такое рука, как не крыло в своем роде, протягивающееся, чтобы обнять, схватить, стиснуть и удушить? Он уже через это прошел, как отец, дед и прадед. Будет время и место, где он все это предложит к обмену, возможно не получив взамен ничего. Нет смысла раздумывать сейчас о том, что было бы, если бы он не нашел отцовскую рукопись, не попытался закончить рассказ, если б все, что при этом проснулось, оставалось спящим. Теперь уже все равно. Свет компьютерного монитора оживил Карверов, его многочасовые труды, вложенные, как казалось, в рассказ, фактически влились в них, напитали живой кровью автора, пока они не сумели восстать и начать питаться самостоятельно.

Повернув за угол, Скотт увидел, что там, за углом, и застыл.

Перед ним Колетта Макгуайр в обтрепанном голубом платье вроде рабского рубища склонилась над маленькой, лежавшей ничком фигуркой Генри Маста. Первую мысль о том, что она успела убить мальчика, через мгновение затмило явление громоздившейся рядом темной гигантской фигуры в запятнанном кожаном фартуке, который он в прошлый раз видел висевшим у печки. Кроме фартука, на фигуре ничего не было, только острая коса криво висела перед лицом, и он с содроганием понял, что это на самом деле ухмылка.

Нечто с косой улыбкой шагнуло вперед и протянуло к мальчику руки.

— Нет, — сказал Скотт.

Голова Колетты вздернулась, явив бледное лицо Розмари Карвер.

— Скотт? Не надо было тебе приходить.

Фигура Роберта Карвера ярче высветилась в пламени печи, он в тот же миг расстегнул кожаный фартук, обнажил торс, и Скотт увидел не тело, а десятки маленьких тел, свитых в ковер. Физическое воплощение Карвера состояло из всех погибших здесь жертв, замученных женщин и детей, страдавших в руках прапрадеда Скотта. Они цеплялись друг за друга, сплетясь телами под ледяной кожей в кольца, как змеи. Разбитые головы образовали плечи, множество переломанных костей составило шишковатые руки и ноги.

Жертвы Г. Г. Маста потянулись к Генри как единое целое. Мальчик изумленно смотрел, парализованный, но в полном сознании и в полном ужасе.

Скотт шагнул вперед, чтобы как-то защитить племянника, однако подходящий момент пришел и прошел. В ошеломлении он его упустил. Карвер схватил его за руку, Скотт ощутил сальные пряди спутанных женских волос, связывающие другие тела вроде рыбацкой сети или силков, и с силой вырвался. Из уст Карвера хлынули голоса, вопли, рев, крики. Он одним взмахом отшвырнул Скотта в сторону, столкнув с Колеттой, и они оба рухнули на грязный пол.

Сознание пыталось вместить происходящее, а оно не вмещалось. Значит, вот что было с отцом, когда он бежал отсюда сломя голову к своей машине, мчался по дороге, где в конце концов погиб. Рядом на полу Колетта старалась прочесть в его глазах невысказанный вопрос и прочла с безнадежным отчаянием. Она только сосуд для неугасимого гнева отца Розмари, точно так же, как Скотт — его цель. Ни у нее, ни у него выхода нет и не будет.

Трупы, составлявшие тело Карвера, наклонились. Скотт увидел, как они подняли крышку люка, которую он открывал раньше, и принялись заталкивать туда мальчика.

Труба, вспомнил он. Труба идет вниз и выходит в пруд…

Кажется, Генри наконец стряхнул с себя оцепенение, начал сопротивляться, бороться с чудовищной тварью, но его руки скользили по сплетенным телам. Он завизжал, Карвер набросился на него со всей силой мстительной смерти. Мальчик разразился слезами. Колетта метнулась к нему, Скотт за ней. Карвер занес огромную руку, сплетенную из трупов…

Что-то мелькнуло в оранжевом свете, рука упала на пол.

Скотт вытаращил глаза.

Это был Оуэн.

Скотт наблюдал, как брат, пошатываясь, выбирается из стойла, в одной руке держа нож, другой зажав горло. У него как бы выросла кровавая борода, но особенно поражала не рана на горле, а что-то иное. Еще сильнее потрясло выражение глаз и окаменевшая, скрепленная заклепками маска мрачной решимости разобраться до конца со стоявшей перед ним задачей.

Не взглянув на Скотта и Колетту, он ринулся вперед, глубоко вонзил нож в бок Карвера, рванул лезвие вниз. Из разреза вывалились тела, упали на пол — две женщины в лохмотьях и третья, присевшая на корточки с мертвым младенцем на руках, шипевшая, как испуганная кошка. Неустойчивая, наполовину срезанная гора тел, оставшихся внутри, наклонилась, потянулась, и Оуэн вновь замахнулся, ударив ножом в лицо.

Карвер покачнулся назад и упал. Одни отделившиеся тела торопились вернуться на место, другие лежали там, куда упали, злобно глядя из какой-то невообразимой дали. Лицо Карвера насмехалось над Скоттом. Он знал что-то, какую-то тайну, которую хранит полтораста лет, — предрешенный результат сражения.

По-прежнему сжимая нож, Оуэн булькнул горлом, кровь запузырилась между пальцами. Он выронил оружие, упал на колени рядом с сыном, обнял, и Генри обхватил отца руками. Оуэн вновь схватил нож, отрезал клок рубашки, обмотал шею.

— Постой… — сказала Колетта, протянув к Генри руки, и Скотт увидел, как на ее лице знакомые черты борются с голодными, выцветшими чертами Розмари Карвер. — Мое дитя…

Оуэн открыл рот, закрыл, махнул рукой Скотту:

— Беги. Убирайся отсюда. Беги.

Скотт тряхнул головой:

— Больше не побегу.

Колетта с воплем кинулась к мальчику. Скотт схватил ее за руку. Развернувшись на месте, она попала в открытую дверцу люка, и он секунду держал ее на весу, успев заметить, что лицо снова стало знакомым, осознание происходящего сгладило черты, застывшие в безнадежном отчаянии.

Потом она полетела вниз.

Хохот Карвера задребезжал в крыле прерывистым кашлем, эхом отражаясь в глотках жертв, погружавшихся в тень, и весь дом содрогался, вроде гигантских легких астматика. Надвигавшаяся слепота душила Скотта, как туча. Огонь в печке погас, но это не имело значения — уже почти не на что было смотреть. Тела уходили в стены, смешивались с землей и деревом, возвращались туда, откуда пришли. Но горящие глаза все смотрели на Скотта, впиваясь в него гвоздями.

Оуэн с колоссальным страдальческим усилием сумел взять сына на руки. Нож, забытый, валялся в соломе. Он сгорбился, держа Генри, оглянулся на люк, куда упала Колетта. Лицо просветлело, разгладилось, стало одновременно детским и старческим.

Скотт распрямился, посмотрел на брата.