Размеренный стук топора я услышала, как только завернула за угол, и кинулась к брату.

— Брат! Брате, когда Нелидов уехал? На чем?

Брат легким движением воткнул топор в колоду — я побледнела. Сила есть — ума не надо, и пусть непосредственно брата Афанасия сие не касалось, смысл поговорки до меня дошел в полной мере еще тогда, когда Анна надавала оплеух Степаниде. От силы не спасет ни смекалка, ни умение договариваться, ни хитрость, ни магия.

— На своей лошади, Елизавета Григорьевна. С полчаса назад седлать пришел. Случилось чего?

Я помотала головой. На своей лошади… четверть часа он ее седлал.

— Нет, брат. Дайте мне лошадь. Прошу, скорее, — поторопила я, потому что брат отправился в конюшню вразвалочку, совершенно не собираясь спешить куда-то по первому капризу вздорной барышни.

— Могу вам Лушку дать, — он остановился, обернулся, смерил меня критическим взглядом: блажная дура. — Ее Фомка вот привел, телегу с мукой разгру…

— Давайте Лушку! — выдохнула я. Я слышала про отдых, который надо давать лошадям, но раз Афанасий предложил, ему виднее. А мне — мне стоит относиться с большим почтением к тем, кто живет и работает в церкви, хотя бы уже потому, что все они ко мне добры в поступках и дали мне приют и пропитание.

Лушка оказалась неповоротливой монастырской кобылой, настолько ленивой и сонной, что я внутренне взвыла: до дома графа мы не успеем доехать — беда, если не случится каких-либо обстоятельств, которые или отодвинут дуэль на утро, или она не состоится вовсе. Фомка, он же брат Фома, тоже не впечатлил меня расторопностью. Услышав, что брат Афанасий от него хочет, он даже не ускорил выгрузку, а лишь кивнул.

— Брат, — негромко попросила я Афанасия, глотая огромный ледяной стержень, — седлайте лошадь, во имя Преблагого… И пошлите кого-нибудь за урядником. Сейчас же. Пусть едет в графскую усадьбу.

Барышня Нелидова должна уметь ездить на лошади. На что-то достойная наследница славного рода способна, кроме как тратить деньги на ерунду и пытаться надуть банки и казначейство. Если я отдамся на волю тела, а точнее — положусь на удачу, которую, может, я еще не вполне исчерпала, на провидение, на милость Премудрейшего, то доеду. Нет — значит, нет, и найдут меня хорошо если завтра крестьяне, а не волки еще до наступления утра.

Минут через пятнадцать, которые мне показались вечностью и за которые брат Афанасий куда-то пропал, а к уряднику так никто и не поехал, лошадь была готова, и я истерзалась настолько, что очнулась, уже покидая пределы церковных владений. Елизавета Нелидова в седле, боком, по-дамски, держалась уверенно, и я предпочла занять свою голову тяжелыми мыслями, а не тем, как не свернуть себе шею.

Брат Фома объяснил, как ехать через мост, короткой дорогой, и по моим прикидкам путь должен был занять полчаса шагом, доступным лошади и, собственно, мне как всаднице. Но я обнаружила, что непроизвольно ускорила лошадь, и что даже это не помешало мне не свалиться, разве что спина заболела адски, может быть, с непривычки; но если то была психосоматика, то я одной спиной не обойдусь.

В честь праздника и большой церковной службы крестьяне веселились: расположились в полях, ели и пели. И пили, как я догадывалась, потому что одиночные выкрики были не очень похожи на трезвые. На первой развилке я свернула, как советовал брат, налево, и минут через пять, миновав пригорочек, рассмотрела огоньки графской усадьбы. И с тех пор я почти не дышала, опасаясь услышать выстрел. Я корила себя, что не настояла, чтобы за урядником отправились тотчас, но понимала, что в церкви никто не обязан исполнять мои распоряжения, подчинять свой график моим хотениям и вообще вмешиваться в мирские дела. Следовало сказать отцу Петру? Я и так достаточно втянула во всю эту дрянь и его, и сестру Февронию. Возможно, если бы они знали о предстоящей дуэли и никак не предотвратили ее, это стоило им положения в церковной иерархии. А так — все грехи легли полностью на меня.

В графском дворе я увидела мужика, сидевшего на завалинке и гладившего кошку. Из дома доносились голоса — не скандальные, но громкие. Я, потому что уже отключила сознание Елизаветы Нелидовой, а еще потому, что тело мое не слушалось, приказала мужику снять меня с лошади. Судя по его лицу, это было что-то на грани «женись на мне, мужик, сейчас же и без отговорок, и консуммируй брак во дворе».

Шла я шатаясь. Ноги не подчинялись, наклониться я не могла, в голове гудело от напряжения, которое никуда не собиралось уходить. Навстречу мне выплыл дворецкий — иначе я этого каменного камердинера назвать не могла, и уставился с недоверчивой миной.

Ах да, вспомнила я, как я одета, а местная церковь регулярно трясет с графа гроши. Ничего, от графской челяди не убудет.

— Проводи меня к графу, немедля, — величественно кивнула я и для весомости махнула рукой. Мужик гладил бороду и молчал. — Немой? Так кликни кого говорящего! — повысила я голос. — Не видишь, откуда я пожаловала?

Он видел, потому и стоял как памятник собственному тугодумию. Но в конце концов отмер, повел меня куда-то в незнакомое мне крыло. Я шла и уже различала голоса: один, другой… Точно граф, кажется, Анатолий, но я бы не поручилась, и кто-то еще, незнакомый. Говорят на повышенных тонах, но мебель не крушат. Обсуждают условия предстоящего поединка?

— Сестра святая, — громогласно объявил мужик, распахнув дверь, я стояла в его тени, из комнаты меня никто не видел.

— Гони прочь эту ворону! — хрипло гаркнул граф. Раздосадован или встревожен? — Повадились требами своими трясти!

— Не могу, ваше сиятельство, она за моей спиной стоит.

Я, воспользовавшись моментом замешательства мужика и тех, кто находился в комнате, вошла, и винные пары окончательно помутили мой разум. Я зажмурилась на мгновение, открыла глаза, чтобы убедиться, что то, что я вижу — не кажется.

Анатолий бросил карты на стол рубашкой вверх.

— Что? — заорал он. — Что тебе здесь, сестра?

Граф рванул расстегнутую рубаху. Учитывая мой вид, трактовать слова Анатолия он мог двояко. Родственница или монахиня, время принять постриг у меня было.

— Ты Ольгу бросил, — спокойно сказала я, занимая свободный стул. Не за самим игральным столом, в стороне, но все мне было отлично видно. Четыре игрока — во что, я не имела представления: у каждого набор карт в руке и рядом, посредине стола — колода, рядом с ней — стопка открытых карт. Граф, Анатолий, незнакомый мне седой мужчина чиновничьего вида и урядник Борисов.

— Беда какая, — хмыкнул Анатолий и взял карты в руки. — Мать ее с колыбели бросала. Банкуем, господа. Ставлю даму.

Ледяной стержень, который оттаял давно, еще от езды верхом, вновь образовался от горла до живота. Анатолий на меня играть собрался? При уряднике? Но тот воспринимал все как правильное. Доверие, убеждали меня, дружба и хорошие отношения. Люди, люди, как вы тупы, и бродите по одним и тем же граблям всю жизнь, набивая шишки и жалуясь. И я хожу вместе с вами, я вам чета.