— Ты что, спятила? Я пришел помочь с переездом!

— И притом хорошенько подготовился! — процедила она, источая яд каждым словом. — Неделю таскался по городу, выспрашивая, не видел ли кто Джиллиан в ночь убийства с пистолетом в руках и не слышал ли из ее дома выстрелы!

Голос на тон повышался с каждым словом, так что слово «выстрелы» буквально пронзило Тому барабанные перепонки. Он уже успел весь взмокнуть, но не решался вытереть лоб.

— Я полицейский, Джиллиан. Я делал свою работу…

— Ха-ха!

Он слышал, что есть женщины, великолепные в гневе, но Джиллиан не из таких. Лицо у нее пошло красными пятнами, глаза некрасиво прищурены, линия рта искажена.

— Работа, как же! Ни о ком другом ты не расспрашивал, только обо мне! Потому что других отпетых наркоманок в округе нет, а где наркотики, там и до «мокрого» рукой подать! Если где кого пришили, сажай Джиллиан не глядя!

Она еще и плакала, но не крупными трогательными слезами, а какими-то мелкими брызгами, больше похожими на серную кислоту, так что хотелось прикрыться, чтобы не обожгло.

— Я должен знать наверняка…

— Ты же сказал, что веришь мне!!! Я думала, что хоть раз в жизни мне, в самом деле доверяет тот, кто мне небезразличен! — Слезы стали крупнее и трогательнее, и в словах уже слышалась обида, а не упрек. — Но на самом деле ты мне не верил ни минуты!

Том сделал движение подойти. Джиллиан яростно помотала головой:

— Ты и теперь пришел вынюхивать, признайся! Под шумок искать следы пуль или крови! Я знаю, каков ты, Том Перкинс! У тебя кишка тонка для чего-то стоящего!

— Джиллиан, ради Бога! Ты все неправильно понимаешь…

— Убирайся!

— Мне так жаль…

— Убирайся!!!

И он убрался, тяжело волоча ноги, с сердцем, на котором лежал стопудовый груз.

Джиллиан не отреагировала на громкий стук в дверь. Вообще говоря, она не реагировала вот уже десять минут, с тех самых пор как выглянула в окно второго этажа (из своей комнаты в дедушкином доме) и увидела перед дверью Тома с букетом. Букет, правда, чуть не заставил ее размякнуть, но не заставил, и очень хорошо. Цветы недорого стоят, а вот доверие не купишь.

Стук продолжался.

Джиллиан включила телевизор.

— Открой! — закричали снаружи. — Ты дома, я знаю!

— Интересно откуда? — буркнула она и прибавила звук.

На музыкальном канале как раз шло выступление какой-то рок-группы со всем, что к тому прилагается: топотом, криками, завываниями, — но ничто на свете не могло заглушить устроенный Томом Перкинсом тарарам. Он ломился в дверь с упрямством барана, штурмующего новые ворота. От стука содрогался весь дом.

Внезапно все стихло. Джиллиан перевела дух. Сердце колотилось изо всех сил, словно набрало темп в унисон с грохотом. Вся на нервах, она чуть не выскочила из старенького дедушкиного кресла-качалки, когда застучали снова, но уже в окно. Раздалось невнятное «Прости!», и за окном гостиной возникло лицо Тома. Он размахивал букетом. Судя по тому, что и с цветов, и с его волос текло, погода испортилась.

Джиллиан приблизилась к окну. На мокром лице возникла сияющая улыбка. Джиллиан опустила металлические жалюзи — резко, так что они загрохотали на манер града по подоконнику — и повернула их, наглухо забаррикадировав окно.

По стеклу снова забарабанили, теперь уже костяшками пальцев. Звук на редкость неприятный, от него ныли зубы.

Позвонить в полицию? Но вон же полиция, у дверей!

— Чертова провинция! — в сердцах высказалась Джиллиан.

Захотелось убраться подальше, куда-нибудь в мегаполис, где всем на всех наплевать и где ошибки прошлого не приклеиваются к человеку намертво, так что отодрать можно только вместе с кожей. Неужто в дрянном городишке больше никто не валял по молодости дурака? Не может, ну просто никак не может быть, что ей и только ей надо теперь зубами выгрызать место под солнцем!

Провинция, одно слово. Здесь никогда и ничего не забывают. Если остаться в Свифт-каренте, до конца жизни придется ходить по струнке. Не дай Бог споткнуться на тротуаре — все сразу выкатят глаза. Колесики в голове завертятся: «Опять надралась или торчит!» Не дай Бог в супермаркете дольше обычного шарить в сумке, разыскивая кошелек, — весь магазин замрет в ожидании, не появится ли оттуда пистолет. А уж на фоне Алекс она всегда будет выглядеть паршивой овцой. Ну, как выжить в таких условиях? Под постоянным надзором, как ни бейся, все равно не дотянешь, не в том, так в другом.

В глазах горожан она принадлежит к той же категории людей, что и старый Эрл Хармистер, что весь день сидит перед винным магазином в грязных обносках, с гитарой почти без струн и рваной тирольской шляпой у ног. Струны ни к чему — все равно он не умеет играть. Монетки ему бросают чисто из жалости, а когда наберется нужная сумма, он идет и напивается.

Бедняга Эрл! В хорошую погоду спит на скамейке или за мусорными баками, в дождливую — где не каплет. В сильные холода Том Перкинс под каким-нибудь благовидным предлогом из сострадания сажает его в камеру, где по крайней мере сухо и тепло.

Что Эрл, что она — для Свифт-карента все равно. Хорошая вышла бы парочка! Наркоманка и запойный пьяница.

Бежать! Бежать!

Вот только куда? Некуда и не на что.

Джиллиан съежилась в качалке и прижала ладони кушам, пытаясь заглушить раздражающий стук. Вокруг родные стены, комната казалась особенно уютной по сравнению с непогодой снаружи. Все здесь приносило душевный комфорт и утешение, как с детства знакомый запах домашнего печенья или любимый старенький плед.

Конечно, теперь, когда Эрик уже не довлеет над всеми мыслями и поступками, у нее возникают разные идеи. Проснулась воля к жизни. Чем дальше, тем чаще приходит ощущение, что именно здесь, где всё и вся словно сговорилось против нее, где ей так упорно не доверяют — именно здесь она должна доказать, что не все потеряно. Вернуть давно утраченную веру в себя и в то, что все сбудется, стоит только по-настоящему захотеть.

Не станет она спасаться бегством. Хватит одной попытки.

Шум и крики постепенно теряли интенсивность и, наконец, затихли совсем. Вот и хорошо, подумала Джиллиан. По крайней мере, можно лечь спать. Хоть и не сразу, но до Тома дошло, что не нужны ей ни его цветы, ни его извинения, ни уж тем более он сам.

После обычных процедур Джиллиан достала ни разу не надеванную рубашку из индийского «вареного» ситца, приятную как на вид, так и на ощупь. Она доходила до пят и имела классический покрой — эдакая смесь хиппового шика и строгой викторианской моды для девиц на выданье, идеально подходящая для ее прежней, девичьей, спальни. Простыни были холодные, и Джиллиан повыше натянула плед, все тот же, с полинявшими розами, почти совсем такими, как на обоях.

Хорошо, что у дедушки так и не дошли руки отремонтировать и заново обставить комнату после ее бегства. Оказаться на том самом месте, на том распутье, где когда-то выбрала неверную дорогу, и выбрать заново, уже правильную, очень важно.