Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы взялись за книги. Я вынул растение, которое забрал из комнаты Мельхиора, и положил его на стол, чтобы оно всё время было у нас перед глазами.
Я листал страницы так быстро, как только мог. Как обычно, мастер Бенедикт сделал маленькие наброски ядовитых растений, которых не было у авторов книг, и это помогало нам определять их быстрее. Учитель также писал свои собственные заметки, заполняя поля и часто залезая на основной текст.
В первых трёх книгах ничего не было. А потом Салли схватила меня за запястье.
– Кристофер!
Я наклонился. Мастер Бенедикт сделал свою запись прямо поверх текста. Я едва мог разобрать слова.
Куколь посевной. Стебель длиной более трёх футов, покрыт тонкими белыми ворсинками. Наверху разветвляется. На каждом отростке – по одному пятилепестковому цветку без запаха, диаметром от одного до двух дюймов. Цветёт летом. Цветы – от тёмно-розовых до фиолетовых с чёрными прожилками на лепестках…
Я перестал читать.
– Куколь растёт повсюду, – прошептал я. – Мельхиор использовал не его.
– Нет, – отозвалась Салли и указала на поля книги. – Вон там.
В одном из углов мастер Бенедикт сделал крошечный рисунок. Высокое растение с длинными заострёнными листьями, похожими на копья. Такими же, как и на столе перед нами. Я взял книгу и поднёс к ближе к себе. Там не было места для надлежащих заметок, даже рисунок едва помещался. Так что вместо описания мой учитель сделал только короткую запись:
Волохоси. Оч. ядовит. Только Мдгск. Лек-ных св-в нет. См. Парижск. тр. 1652.
Смотри парижскую тетрадь 1652 года.
Сердце колотилось в груди.
Париж, 1652 год. Именно тогда в городе была эпидемия чумы. И именно там доктор Парретт познакомился с моим учителем.
Тетради! Мне нужны были тетради мастера Бенедикта. Они лежали наверху, в свободной комнате, забитой книгами. Мы отправились туда и принялись искать, открывая тетради и отшвыривая их, пока не нашли нужную.
Первая дата на первой странице:
12 июня 1652 года
Салли села рядом со мной, и я начал перелистывать страницы, ища изображение растения, которое мы видели. Но сперва моё внимание привлекло имя: Джон Парретт. Я прочитал запись. Она датировалась 12 октября.
Очередной чёртов званый ужин у Шателена. По крайней мере, этот не прошёл впустую. Сегодня я встретил лондонца, молодого врача по имени Джон Парретт. Очень порядочный человек, приехал сюда в поисках лекарства от чумы. Я не рассказал ему о волохоси. Пока я не проверю всё должным образом, нужно держать это в тайне.
Волохоси. Опять это слово! Теперь я листал дневник медленнее и читал внимательнее, ища что-нибудь, связанное с открытием мастера Бенедикта и потенциальным лекарством.
В конце концов я отыскал запись от 7 августа.
Сегодня произошло нечто необычное.
Мой старый друг и радушный хозяин Мартин Шателен посетовал, что я постоянно пропускаю его званые ужины, и велел непременно явиться к нему нынче вечером. Я, как обычно, попытался увильнуть, но он не обратил внимания на мои отговорки.
– Хватит делать кислую мину, Бенедикт, – сказал он с улыбкой. – Этот обед тебе понравится. Я приготовил кое-что особенное.
«Кое-чем особенным» оказался Жеан Гайар – французский исследователь и, не побоюсь этого слова, пират. Он развлекал гостей Мартина рассказами о своих приключениях, и его истории действительно были весьма занимательны. Но когда я услышал последнюю, буквально оцепенел в кресле.
Возвращаясь с Цейлона, корабль Гайара наткнулся в Индийском океане на голландское торговое судно с полным трюмом мускатного ореха. Когда Гайар освобождал несчастного голландского капитана от его груза, было сделано несколько пушечных выстрелов, и кораблю Гайара повредило киль.
Вместо того чтобы обогнуть мыс Доброй Надежды, Гайар отправился на ремонт в форт Дофин – французское поселение на южном побережье Мадагаскара. На этом острове один из моряков Гайара приобрёл обезьяну. Гайар описал её как необычное существо, маленькое, но с замечательным золотистым мехом. А ещё она отличалась самым подлым поведением, какое он когда-либо наблюдал у зверя.
Хотя обезьяна мучила своего нового хозяина – визжала, царапалась и швырялась собственными фекалиями, – моряк обожал это существо и принёс его на борт в плетёной клетке.
Он также прихватил с собой ящик бамбука, который аборигены называли «волохоси», поскольку это растение было единственным, что ела обезьяна.
Гайар указал моряку, что в конце концов обезьяна останется без пищи, потому что этот самый волохоси не растёт нигде, кроме Мадагаскара. Тем не менее Гайар позволил моряку держать питомца – главным образом потому, что его забавляла яростная ненависть, с которой обезьяна кидалась на людей.
Корабль отремонтировали, и путешествие возобновилось. По пути случилась катастрофа. Некоторые из людей Гайара тяжело заболели. Симптомы появились быстро: слабость, судороги и спутанность мыслей, сопровождаемые рвотой, слабоумием и в итоге потерей сознания и смертью. Когда люди умирали, их кожа приобретала красноватый оттенок, а затем темнела. Гайар и его люди были в ужасе. Они решили, что на корабле чума. Обезьяну сочли источником болезни и заклеймили как демона, служащего Самаэлю – ангелу смерти.
Они убили бедную тварь и выбросили тело за борт. Команда сделала бы то же самое и с её хозяином, но он к тому моменту уже умер. Выжившие молились об избавлении.
Однако корабельный врач – человек, имевший дело с чумой, – заметил, что симптомы на борту корабля не вполне совпадают с симптомами болезни. Ни у одного из пациентов не было озноба или пота, и ни у кого не появилось никаких знаков чумы, кроме обесцвечивания кожи; в частности, не было язв или опухолей.
Озадаченный врач провёл расследование и нашёл истинного виновника. Это было растение, которое моряк принёс на борт для своей обезьяны. Корабельный повар, увидев, как животное ест бамбук, украл немного и в шутку бросил побеги в рагу.
Как только врач понял, что моряки не больны чумой, а отравлены, он принялся пробовать различные противоядия, пока не нашёл действующее: большие дозы угля, подслащённые такими же огромными порциями сахара. Противоядие не было безупречным.
Те, кто отравился наиболее сильно, всё же умерли. Тем не менее остальные поправились, и эпидемия на этом закончилась.
Я был ошеломлён историей капитана. Симптомы отравления волохоси так походили на чуму, что мне в голову закралась мысль: не может ли противоядие стать и лекарством от болезни?