Будь его воля, Шестикаев никогда не стал бы водиться с Князем. Но выбора у Ваньки не было. Его прежнего главаря — Лешку Бричку два месяца назад Князь застрелил собственоручно в трактире возле Хитрова рынка, на глазах у остальных ребят, а потом сказал осиротевшим людям Брички:

— Пацаны, теперь вы подо мной. Если кто хочет жить без меня — вольному воля. Но если попадетесь на дороге, маму проклянете, что на свет родила. А Москва город маленький. Понятно, сявки? — закончил он, пихая ногой остывающий труп.

Так Ванька пошел под Князя, но с той поры только и думал о побеге. Слишком хорошо он помнил недавние времена, когда промышлять можно было в одиночку. Сам украл, сам сплавил, сам при деньгах. Если и подсел, то лишь по своей вине, а не исполняя чужую волю. Работа же на Князя напоминала полицейскую службу — изволь-ка в любой час быть готовым исполнить приказ начальства. Беги туда, это найди, за тем проследи, того приведи.

Последний раз ему и еще двум ребятам приказали навестить старого лакея генеральши Каменской, покинувшего свою госпожу за неделю до того, как она направилась в Петроград, чтобы оттуда податься в Финляндию. По сведениям Князя, холоп счел необходимым вознаградить себя за долгую службу некоторыми драгоценностями и уже выходил на скупщиков, но пока не расставался с вещичками, опасаясь продешевить.

— И кстати, пошарьте повнимательней. У холуя должен быть перстенек с изумрудом, — как бы невзначай добавил Князь. Это «кстати» означало, что вся экспедиция и затевается ради колечка.

Ванька Шестикаев парнишкой был тупым, однако давно уже понял — некоторые вещи стоят гораздо дороже, чем может показаться. Перстень к ним относился безусловно.

Черт попутал Шестикаева, когда именно он, обыскивая квартиру лакея, зарезанного после неудачной попытки сопротивления, наткнулся на перстень. Перстенек находился на дне дешевого подсвечника и весь был залит воском. Напарники Ваньки возились по соседству и не видели находки.

Если бы дело касалось статуэтки или ожерелья, он, пожалуй, и не рискнул бы. Но колечко — штучка мелкая. Сунул в сапог, и все. Так Ванька и сделал.

За последние месяцы у него накопилось немало таких ценных вещичек. Теперь бы все это продать и податься на юг, подальше от голодной Москвы и Князя. Однако только сейчас, глядя в немигающие голубые глаза своего хозяина, Ванька начал понимать, что поездка откладывается на неопределенное время.

— Мы и так много чего нашли, — запинаясь, сказал Шестикаев. — Браслет золотой, две сапфировые запонки, яхонтовые четки, империалов штук двадцать, шмоток разных…

— Я не про шмотки, голубчик, — мягко перебил его Князь. — Колечко ведь еще там было. А оно, голубчик, такое, что холуй его лишь в последнюю очередь продал бы. Потому что сейчас в Москве немногие за него могут нормальную цену дать. Ведь так, голубчик?

— Я же не один в квартире был, — торопливо забормотал Шестикаев, моля Бога, чтобы тот избавил его от этого взгляда.

Сзади послышалась ругань, но она тотчас стихла, когда Князь отвернулся от Ваньки и внимательно посмотрел на его напарников — лица у них чуть побелели. Потом он опять взглянул на Шестикаева.

— Петьку-Кистеня я давно знаю. Сеньку-Туляка тоже. Им верю. А тебе не верю, голубчик. Так что начнем с тебя. Дылда!

Дылда, всегда стоявший за спиной того, с кем изволил беседовать Князь, схватил Ваньку за шиворот. Тот сообразил, что если бы Дылде понадобилось вынести его из подвала, тот выкинул бы его двумя пальцами, как дохлую крысу за хвост.

— В его вшивом исподнем колупаться не след, — сказал Князь. — Посмотри-ка сразу, не завалилось ли колечко ему в брюхо?

— Не надо смотреть, — торопливо сказал дрожащий Ванька. — В сапог оно упало.

Он торопливо присел, торопливо разулся, достал перстень, протянул Князю. Тот брезгливо отстранился. Петька, без слов поняв главаря, тщательно обтер колечко о рубашку. После чего Князь взял его двумя пальцами, минуту-другую рассматривал возле керосиновой лампы, надел на палец, но потом с грустным вздохом снял, давая понять, что не надеется сам носить такую драгоценность.

— А вот что с тобой делать, Ваня, голубчик? Меня обманул, товарищей хотел под монастырь подвести?

Если бы это могло принести хоть какую пользу, Ванька рухнул бы на пол и вылизал бы его языком, жадно глотая грязную плесень. Однако смысла в этом не было никакого. Поэтому он стоял перед Князем, уже не пытаясь унять дрожь.

— Накажите меня как-нибудь, но так, чтобы я мог и дальше на вас работать. Я готов ради вас за один хлеб воровать.

— Голубчик, — сказал Князь, — да разве я суд, чтобы наказывать? У меня и прав на это нет. Но воровать на меня ты уже не будешь. Веры нет в тебя, голубчик. Дылда, выкинь его за порог.

Ванькина душа, ушедшая в пятки, воспарила. Да хоть бы Князь приказал Дылде при расставании сломать Ваньке нос и выбить пяток зубов, пусть!

— А перед этим, Дылда, — продолжил Князь, — обыщи его напоследок, может, он чего еще утаил. Так обыщи, как я наперво сказал. Только не здесь, а в стороне, чтобы нам потом об его дерьмо не пачкаться.

Шестикаев взвыл, пытаясь вырваться, но Сенька-Кистень двинул его кулаком под ложечку. Вдвоем с Дылдой они потащили Ваньку в соседнее помещение. Четверо бандитов пошли следом посмотреть на казнь, остальные остались возле главаря. Некоторые украдкой крестились. Князь опять поднял перстень, не в силах на него наглядеться.

— А ведь сдал бы, сволочь, за бутыль спирта, — тихо, со злостью сказал он.

Из-за стены раздался крик. Казалось, ничего страшнее быть не может, но следующий вопль был еще громче. Потом звуки стали стихать.

Вернулся один из зевак. Его лицо было бледным, и казалось, беднягу сейчас вырвет. Однако он взглянул на Князя и подавил приступ.

— Ладно, — сказал Князь, положив перстень в маленький полотняный мешочек, — пора делами заниматься. Кистень, сходи на Казанский вокзал, узнай — не пришел ли вагон со спиртом?

* * *

На Сухаревской площади было серо и многолюдно. Но нигде не мелькали парадные офицерские мундиры, над толпой почти не было видно шляп, и глаз не останавливался на прилично одетой барышне. Федор со своим спутником из толпы не выделялись — большинство мужчин тоже ходили в солдатских шинелях.

— Куда теперь, Федор Иванович?

— Выполнять поручение, товарищ Раков.

Первый извозчик им сказал, что, мол, простите, Гнедок не кормлен, бежать не сдюжит. Другой извозчик, завидев клиентов, торопливо расстелил на козлах кусок грязной ткани, достал краюху хлеба, полусгрызенную луковицу и приступил к неторопливой трапезе. Товарищ Раков попробовал договориться с ним, однако извозчик лишь чавкал, что-то шамкал набитым ртом, всем видом давая понять — пока он не насытится, любой разговор не будет иметь практических последствий.