— Устал, Отакар?

— Не очень. За ночь отдохну.

— Но завтра будет длинный день, и таких дней нам предстоит пережить еще много. Даже если мы меняем друг друга за рулем, все равно трудно будет. Ведь просто поменяться местами — это не отдых. — У Яна появилась смутная мысль, и теперь он ее прорабатывал. — Знаешь, что нам нужно? Вторые водители. Подменные штурманы. На наш тягач и на все остальные. Так, чтобы один опытный все время был за рулем, — а другой мог бы хоть вздремнуть.

— Других-то водителей нет…

— Это я знаю. Но их можно подготовить, на ходу.

Отакар хмыкнул и покачал головой:

— Ничего не выйдет. Каждый, кто хоть немного знаком с техникой, уже при деле. Или — как твой бывший слесарь Децио — сидит на ферме. Там ему и место, крестьяне в водительском отсеке мне не нужны.

— Ты прав — но только наполовину. А что, если обучить нескольких женщин?

У Отакара так отвисла челюсть, что Ян улыбнулся.

— Но… Женщина не может быть водителем. Женщина есть женщина.

— Это только здесь, в вашем преддверии ада, дорогой мой. Даже на Земле на работу берут исключительно по конкурсу. И работник поднимается так высоко, как позволяют ему способности, независимо от пола. Это оправдано экономически, это разумно. Не вижу причин, почему то же самое нельзя проделать здесь. Надо найти способных девушек и обучить их.

— Градиль это не понравится. И остальным главам семей.

— Конечно, не понравится. Ну и что с того? Случай чрезвычайный, и меры тоже нужны чрезвычайные. — Когда Отакар упомянул Градиль, Ян подумал о более приятном имени из той же семьи. — Ты когда-нибудь видел, какие вышивки делает Эльжбета Махрова?

— У меня есть одна. Купил у семьи.

— Ты только подумай, какое нужно терпение, какая точность, внимание…

— Все качества хорошего водителя! — Теперь Отокар тоже улыбался. — Слушай, эта безумная идея может сработать. И уж, во всяком случае, нам повеселее станет.

— Я тоже «за», — раздался из динамика голос Гизо. Он слушал их разговор по внутренней связи. — Хочешь, я подготовлю несколько радистов?

— Конечно. Чуть попозже. А сейчас нам надо составить список знакомых женщин, которые могут оказаться способными к этому делу. Но никому ни слова. Я хочу застать старейшин врасплох, когда они подустанут и начнут нервничать.

Не успели они доехать до провала, как стемнело. Теперь снова двигались в гору. Справа вздымалась скальная стена, слева не было видно ничего, кроме черной пустоты. На экране носового радара появилось изображение — Ян убавил скорость. А заметив впереди отблеск металла, выключил дальний свет и скомандовал:

— Начинаем торможение.

Останавливая свой поезд, Ян знал, что позади вся длинная колонна, далеко растянувшаяся в ночи, тоже сбрасывает скорость. Когда все остановились, Отакар записал время в журнал и стал переводить машину в режим стоянки. Ян встал и потянулся. Он устал — но знал, что ночная работа только начинается.

— Девятьсот восемьдесят километров сегодня, — сказал Отакар, занося цифру в журнал.

— Прекрасно. — Ян помассировал затекшие ноги. — Значит, осталось всего двадцать шесть тысяч.

— Даже самый длинный рейс начинается с одного поворота колес, — провозгласил Эйно, вынырнув из люка машинного отделения.

— Слушай, оставь при себе свою народную мудрость. Отключи мотор, все системы переведи на стоянку — и топай снимать тормозной клапан с седьмого вагона. Пока ты там управишься, я принесу замену. Не забудь фильтр проверить.

Ян распахнул наружную дверь, и его обдало волной горячего влажного воздуха. Тягачи и вагоны охлаждались кондиционерами; он забыл, что они далеко продвинулись на юг. Не успел он спуститься по ступенькам, как почувствовал, что взмок. Скоро, выходя из поезда, придется надевать костюмы с охлаждением. Он прошел метров сто вперед, поближе к изрытому утесу, отмечавшему конец Дороги. Место работ было залито ярким светом, от скальной стены отражался рев и скрежет танков, которые то и дело заглушали выстрелы плазменных пушек. Огнедышащие жерла танковых орудий уже выгрызали нишу в отвесной каменной стене, в обход провала, поглотившего Дорогу. Теперь нишу углубляли и расширяли, чтобы обеспечить проход поездов. Ян не стал вмешиваться: они прекрасно управлялись и без него. А ему предстояло иметь дело со старейшинами.

Встречу назначили в головном вагоне семьи Тэкенгов, в самом большом помещении, какое можно было найти. Эта семья, самая консервативная и замкнутая, до сих пор хранила множество обычаев, привезенных с далекой Земли. По стенам висели шелковые полотнища с изображениями водоемов, птиц и других диковинных зверей или с какими-то фразами, написанными алфавитом, которого никто из них не мог прочитать. Семейной традицией была и групповая общность: жилые вагоны у них не делились на множество клетушек, как у всех остальных. Всех обитателей вагона на время выставили оттуда, но они, похоже, ничего не имели против. Собрались на Дороге — и оживленно обсуждали, как работают впереди, как светят звезды над головой, как странно пахнет из джунглей снизу… Ребятишки носились вокруг; их взволнованно окликали, если те подходили слишком близко к краю пропасти… В темноте запищал младенец, потом зачмокал удовлетворенно, когда ему дали грудь… Ян протолкался через толпу и вошел в вагон.

Хотя собрание созвал он, начали без него. Это было очевидно. Хайн Риттершпах что-то говорил главам семей, но умолк, едва Ян вошел. Прежде чем отвернуться, он посмотрел на Яна с лютой ненавистью, держа гипсовую повязку, словно щит, перед собой. Яну достаточно было одного взгляда на каменные лица вокруг, чтобы понять, что затеял Хайн. Ну уж нет, этот номер у него не пройдет. Ян медленно пошел к свободному стулу и сел.

— Как только Риттершпах выйдет, можем начинать.

— Нет, — вмешался Чан Тэкенг. — У него серьезные обвинения, их надо выслушать. Он сказал…

— Меня не интересует, что он сказал. Если вы хотите собрать совет старейшин, чтобы выслушать его, — пожалуйста, когда вам угодно, хоть сегодня же. Но только после того, как покончим с делами. Я созвал это собрание как начальник поездов, нам надо обсудить очень важные темы.

— Ты не можешь меня выгнать! — закричал Хайн. — Как проктор-капитан я имею право присутствовать!

Ян вскочил и подошел к нему вплотную, глядя прямо в глаза.

— Сейчас ты имеешь только одно право — выйти отсюда. Это приказ.

— Мне ты приказывать не можешь! Ты на меня напал, я тебя обвиняю…

— Ты вытащил пистолет, Хайн, и я защищался. Тому есть свидетели. Обвинять меня будешь, когда мы придем в Южгород. А сейчас, если не угомонишься и будешь мне мешать, — я тебя немедленно арестую за угрозу безопасности поездов и посажу под замок. Иди!

Хайн шарил взглядом по вагону в надежде увидеть хоть какой-то признак поддержки. Чан открыл было рот — но ничего не сказал. Градиль сидела неподвижная и бесстрастная, как змея. В наступившей тишине никто не произнес ни слова. Хайн чертыхнулся невнятно и потопал к двери; потом ухватился левой рукой за поручень — и исчез в ночи.