Формат, который в Corgi использовали для романов Плоского мира в мягких обложках с 1985 года, теперь широко копировали, а рынок был завален комическими фантастическими романами с красивыми разноцветными обложками, где имя автора плавало в коробке посреди всеобщего безумия. Колоссальная популярность Плоского мира произвела эффект домино на всю индустрию.

Удивительно, но это никак не повлияло на восприятие книг Терри. В насмешливом интервью 1992 года в Mail On Sunday говорилось, что для многих имя автора до сих пор часто сопровождается вопросом: «Какой Терри?» В 1996 году у Пратчетта взял интервью для The Telegraph будущий премьер-министр Великобритании Борис Джонсон, чья реакция на огромные продажи Плоского мира лучше всего определялась словом «недоумение»: «Я все еще озадачен масштабом его успеха, – сказал в заключение Джонсон, а потом добавил: – Впрочем, если бы я понял формулу, я бы тут же ее использовал»[199]. Спустя два года и после миллионов проданных книг Джеймс Делингпоул из того же The Telegraph спросил о «клейме» на работах Пратчетта. Терри Пратчетт очень кратко ответил: «Какое клеймо?»

К середине девяностых Пратчетт стал очень богатым человеком, и большинство журналистов не могло не спрашивать его об этом. Те, кто посещал коттедж Гайес, часто бывали разочарованы совсем не роскошным домом знаменитого писателя, они изумлялись тому, что рабочим местом Терри стал перестроенный коридор, а его дочь посещает местную среднюю школу. Репортер из Mail On Sunday, который написал «Какой Терри?», с удивлением отметил, что Рианне не разрешили купить тропическую аквариумную рыбку за 4,5 фунта («4,5 фунта! За рыбку!» – сказал ее отец), а перед домом не стоял большой автомобиль с беззвучно работающим двигателем. Его снисходительные манеры привели к тому, что Лин больше не принимала репортеров в своем доме.

Пратчетт обрел финансовую независимость с того момента, как в середине восьмидесятых появился Transworld, а сделка на триста шесть тысяч футов за шесть книг с Gollancz в 1988 году сделала Терри состоятельным человеком. Когда стали поступать авторские гонорары от постоянных переизданий, прыжок от состоятельного до очень богатого человека произошел за несколько лет. Терри стал получать большие деньги в солидном возрасте, что оказало влияние на то, как он их воспринимал и тратил. Он был счастлив, что может расширить коттедж и теплицу, настаивал на том, чтобы ему позволили заплатить, когда ходил обедать с друзьями, и – пожалуй, его самая большая экстравагантность – летал только бизнес-классом, – но тут проводил окончательную границу. К примеру, он никогда не стремился летать первым классом, считая это чудовищной тратой денег. Пратчетт мог обыскать всю кухню в поисках потерянного билета на поезд, но не стал бы покупать новый, во всяком случае, до того момента, пока Лин не указала бы ему, что время, потраченное на поиски, лучше было бы провести за клавиатурой, чтобы не терять деньги, которые он мог заработать. Терри рос в условиях очень скромного достатка и научился бережливости от родителей. Позднее, став журналистом и пресс-секретарем, он зарабатывал достаточно, чтобы вести достойный образ жизни, даже понемногу откладывал на счет жилищного кооператива, но не более того. Он сделал сознательный выбор – иметь только одного ребенка, Терри и Лин не могли содержать еще одного члена семьи, – и, несомненно, жалел, что богатство пришло к нему, когда он уже не мог изменить это решение. Пратчетт превратился в миллионера слишком поздно, и его склонность к экономии осталась с ним до конца жизни.

Пратчетт вспоминает два эпизода, которые заставили его осознать реальность собственного богатства. Первый случился в конце восьмидесятых, когда он зашел в одно из отделений W.H. Smith, пытаясь понять, какую из двух видеокассет хочет купить, – и вдруг сообразил, что может позволить себе обе. Второй эпизод был еще более знаменательным – он произошел в 1994 году, когда Терри поскользнулся у входной двери, ударился головой и совершенно забыл, куда положил чек, который ему недавно прислал агент. Пратчетт позвонил Смайту и попросил, чтобы чек аннулировали и выписали заново, и ему ответили: никаких проблем, если не считать того, что он потеряет существенную сумму. Пратчетт посчитал, что это не имеет особого значения… пока ему не указали, что потерянный им чек был на полмиллиона фунтов[200].

Он стал миллионером к 1993 году, когда его семья распрощалась с любимым коттеджем Гайес, в котором они жили с 1970 года, Терри его улучшил и расширил, насколько это было возможно, учитывая возраст дома. В деревушке Брод-Чалк, рядом с Солсбери, в Уилтшире, Терри и Лин нашли особняк семнадцатого века и дали ему имя «Поместье Судного дня». На огромной территории стояла отдельная часовня, и Терри радостно превратил ее в свой кабинет и библиотеку (а после эпизода с репортером из Mail On Sunday это место стало единственным в доме, куда допускали журналистов), и теннисный корт, впрочем, им никто не пользовался, и позднее Терри устроил там оранжерею для экзотических растений. Дом стоил пятьсот тысяч фунтов, но Терри сумел сбить цену, расплатившись наличными. Он особенно гордился, что ничем не обязан банкам, несмотря на то, что бухгалтер всячески лоббировал различные варианты, благодаря которым он мог получать прибыль через проценты. Полное владение собственным домом, вероятно, стало одним из самых важных побочных продуктов богатства. Если забыть про несколько вкладов с высокими процентами, Пратчетт предпочитал просто наслаждаться своими деньгами, а не отправлять их на фондовый рынок или куда-то их вкладывать, он вообще считал, что финансистам нельзя доверять. В начале девяностых стало очевидно: его гонорары таковы, что, даже если однажды он не сможет писать, доходы будут постоянно увеличиваться. Рабочая этика Терри гарантировала ему финансовую безопасность на всю оставшуюся жизнь.

Хотя политические взгляды Пратчетта были скорее левыми (один знакомый описал его как «тихого анархиста»), и он верил в общество, помогающее самым бедным и не доверяющее власти, в особенности бюрократии, он отказывался приносить извинения или чувствовать вину из-за своего богатства. Частично это было наследием его детства и воспитания – ты напряженно трудишься, чтобы заработать деньги, получаешь их честно и этим гордишься. Темой многих его произведений являются деньги как средство «ведения счета». Богатство давало ему свободу и стабильность – и некоторую роскошь – и позволяло делать то, что он любил больше всего: писать. Однако деньги были еще и вполне осязаемым маркером успеха, а успех – осязаемым маркером того, как сильно людям нравились его романы, что само по себе служило осязаемым маркером его таланта. Он превратился из юноши, жившего в коттедже без электричества, в автора бестселлеров, который стал хозяином пятисотлетнего особняка, стоявшего на его собственной земле, однако его отношение к деньгам не изменилось. «Я не богач, – сказал он в 2012 году в интервью The Scotsman, – я бедный человек с большим количеством денег».

Успех и деньги никогда не являлись главной целью Пратчетта, они были лишь побочным продуктом основательной рабочей этики и высокой планки контроля качества. Пратчетт был до абсурдного продуктивен в то время и опубликовал 23 романа между 1990-м и 2000-м годами. К тому же Плоский мир не ограничивался книгами. Наступила эра «мании Плоского мира», за декаду вышли еще три видеоигры, два мультипликационных телевизионных сериала, аудиокниги (как сокращенные, так и полные), два музыкальных альбома, модели ручной работы сотен персонажей, два двухчасовых телефильма, футболки, ювелирные изделия, свечи, карты, сопроводительные книги, ролевые игры, и это только официальная продукция. Но кроме товаров, которые санкционировал сам Пратчетт, существовали еще фэнзины, веб-сайты, эмблемы, вышивки, шарфы и красивые костюмы. Плоский мир стал индустрией, ориентировавшейся на фанатов. Он родился в книгах, но распространился далеко за их пределы.