Вдруг меня с неимоверной силой тряхнуло, я потеряла равновесие и полетела головой вперед на землю. Удар был более чем чувствительный, но хуже всего было то, что одна из шин велосипеда лопнула, а велосипедная цепь слетела, да так, что я не сумела обнаружить ее. Причиной моего падения была странная ржавая штуковина, на которой, рассмотрев ее в свете фонарика, я сумела разглядеть уже встречавшийся мне оккультный знак! Как будто силы зла мешали мне разоблачить негодяя!

Мне не оставалось ничего иного, кроме как с позором вернуться на Мухину дачу. Я все время размышляла, что же делать. Итак, я стала свидетелем убийства, причем сомнений быть не могло: убийцей был муж Сашеньки! Однако значило ли это, что он виновен и в других смертях?

Как бы то ни было, я знала, что надо сообщить обо всем в полицию. При этом мне было ясно, что никто не примет всерьез слова какой-то гувернантки. Посему я решила просить помощи у Мишеньки — ему, графу Бальзуеву-Мухину, точно поверят, к нему прислушаются, его не высмеют!

Но не могла же я будить его посреди ночи, тем более что дело было сделано, Сашенька была мертва. Поэтому я прошла к себе в комнату и, усевшись на кровати, стала дожидаться рассвета. За этим занятием я незаметно и уснула.

Кажется, меня мучили кошмары, а когда я проснулась, то поняла, что солнце уже давно встало. Вскочив с кровати, я наскоро привела себя в порядок и устремилась вниз, ибо то, что я задумала, не терпело отлагательства.

За завтраком собралось все графское семейство. Я попыталась сделать Мишеньке знак, что мне надо поговорить с ним тет-а-тет, но Луиза Артамоновна сухо заявила, чтобы я или села и никому не мешала, или ушла прочь. Старый граф одобрительно кивнул.

Я опустилась на стул, не ощущая никакого голода. Мишенька вопросительно взглянул на меня, а потом нахмурился, понимая, что случилось что-то страшное. Он уже поднялся, дабы выйти из-за стола и тем самым позволить нам переговорить в укромном месте, как вдруг влетел один из слуг, завопивший, что только что на берегу речки обнаружили тело новой жертвы — госпожи Тугодумовой!

Все заохали, я, воспользовавшись сумятицей, выскользнула из-за стола. Мишенька, последовав за мной, проводил меня в конюшню. Там я сбивчиво начала рассказывать ему то, чему стала свидетельницей.

— Гелиан Тугодумов? — нахмурился Мишенька. — Всегда подозревал, что этот человек — скрытый садист! Но каков фрукт! Собственную жену жизни лишил!

Вдруг во дворе раздалось тарахтенье, и мы, выйдя из конюшни, увидели автомобиль господина Тугодумова, из которого вылезал он сам. Я, не выдержав, подбежала к нему и бросила ему в лицо слово, которое характеризовало его наиболее метко: «Убийца!»

Далее события завертелись с невероятной быстротой. Оказалось, что Тугодумов прибыл к старому графу, дабы обсудить вопрос о покупке лугов, издавна являвшихся владением рода Бальзуевых-Мухиных. На мое счастье, по какому-то вопросу к графу приехал и полицмейстер из Анчуткино, и с учетом моих свидетельских показаний и под нажимом Мишеньки он тотчас взял под стражу господина Тугодумова.

Меня поразило спокойствие, с которым он отреагировал на все обвинения. Дожидаясь подкрепления из Москвы, мы расположились в музыкальном салоне Мухиной дачи. Я заявила, что тело покоилось на заднем сиденье того самого автомобиля, на котором Тугодумов прибыл на Мухину дачу. Автомобиль при мне обыскали, но ничего подозрительного в нем не нашли. И немудрено — тело он давно подбросил на берег речки, а вещи Сашеньки утопил или зарыл!

— Сударыня, вы ошибаетесь! — это было все, что сказал Тугодумов. Я закричала, что это не так. Тогда он коварно спросил, как я вообще попала к нему в поместье в столь поздний час, и все вдруг с подозрением уставились на меня.

— Ваша жена хотела поговорить со мной… — начала я, а Гелиан Георгиевич со смешком заметил:

— Что может быть общего у урожденной княжны Хованской с такой истеричной мещанкой, как вы? Ежели она хотела встретиться с вами, то отчего вдруг ночью и около кладбища? Это все более чем неправдоподобно!

Я запальчиво заявила, что Сашенька сама пригласила меня на встречу, понимая, что заикаться о ее прошлом — ее истинном прошлом! — и о том, что мы знали друг друга со времен работы в борделе, никак нельзя. Желая доказать свою правоту, я полезла в карман, собираясь достать записку, начертанную рукой Сашеньки. И если Тугодумов заявит, что это подделка, то я потребую графологической экспертизы!

К своему ужасу, я поняла, что записки в кармане не было. Не было ее и в другом кармане. И в моей комнате тоже! Значит, во время ночных путешествий я просто-напросто потеряла ее! А ведь это было мое единственное доказательство.

Сей конфуз, конечно же, не добавил доверия к моему рассказу. Ибо я и так заметила, что полицмейстер скептически морщится, слушая мои показания, признаюсь, несколько путаные, а старый граф отчего-то посмеивается, как будто происходящее доставляло ему небывалое удовольствие.

— Потеряли? — спросил Тугодумов с ехидным выражением лица. — Как жаль! Смею спросить: а была ли эта записка вообще? А была ли эта ночная прогулка на велосипеде до моего поместья? Или все это — сказки или галлюцинации?

Я заявила, что они могут удостовериться в том, что один из велосипедов сломан — я сломала его этой ночью, пытаясь нагнать увозившее тело Сашеньки авто, за рулем которого был Тугодумов.

— Велосипед, который там стоит, сломал я, за что приношу глубочайшие извинения! — услышала я вдруг блеющий голос и увидела входящего в музыкальный салон господина Ушайко. — Ваше сиятельство, я вам, конечно же, все компенсирую! Случайно вышло, во время поездки вчера днем…

Я онемела — этот нахал, будучи не в состоянии простить мне то, что я дважды отвергла его ухаживания, решил выставить меня обманщицей!

Посему я крикнула, что видела его на велосипеде, разумеется, другом, ночью пыхтящим по дороге в неизвестном направлении. Студиозус, покраснев, снял очки, вытер их, снова водрузил на мясистый, покрытый угрями нос и заявил, что сие неправда и что всю ночь он провел у себя в комнате, штудируя труды герра Ницше.

Причем, судя по тому, как все присутствующие закивали головами, поверили ему, а не мне! Еще бы, ведь он вещал своим скрипучим, столь доверительным голосом. Я же, надо признать, волновалась, запиналась и была излишне горяча и эмоциональна.

И даже Мишенька, мой любимый Мишенька… нет, он не кивал головой, а смотрел в пол, явно не желая встречаться со мной взором и стыдясь за все, что имело место в музыкальном салоне.

— Вы лжец, Андрей Спиридонович! — закричала я. — Господи, вы тоже причастны к убийству!

Тут Гелиан Георгиевич захохотал, показывая крепкие желтые зубы, и задал сакраментальный вопрос:

— Так, милая моя, сначала определитесь, кто убийца, а потом выдвигайте облыжные обвинения. То господин Ушайко, то моя скромная персона! Если вам верить, так мы все тут маньяки! Господа, вы разве не видите, что у барышни форменная истерика и она несет околесицу?