— Но ты, надеюсь, не намерен…

— Успокойся, — сказал поручик. — Вряд ли нас заинтересуют этакие курьезы. Дипломатия — наука практическая, имеет дело с реальностью, а не пятисотлетними призраками…

Он ничуть не кривил душой. Совершенно неважно для данной ситуации, что пятьсот лет назад кто-то кого-то завоевал. Слишком давно это было, много воды с тех пор утекло. Примерно так же он отнесся бы к тем, кто попытается посадить на трон Российской империи какого-нибудь Рюриковича, прозябающего ныне уездным предводителем дворянства. Рюриковичи, некогда, конечно, правили всей Русью да вдобавок восседали на польском и литовском престолах — но вот уж почти триста лет, как на троне новая династия, и подавляющее большинство жителей Российской империи наверняка не примет близко к сердцу нарушенные права Рюриковичей, хоть ты тресни…

— Поразительная наглость… — остывая, покрутила головой Элвиг. — Шуты этакие…

— Боюсь, не такие уж и шуты, — серьезно сказал поручик. — Этот тип мне сообщил, что они, изволите ли видеть, заключили сердечное согласие с цвергами и теснейшим образом сотрудничают. Он, конечно, мог и прихвастнуть, чтобы придать себе веса, но если не врет…

— Вот оно как… — протянула Элвиг.

Отшвырнув на постель и оружие, и покрывало, кинулась к столику с матовыми зеркалами.

— Вы, право же, поторопились отвергнуть столь интересное предложение, — сказал полковник Стахеев, в раздумье расхаживая по комнате. — Положительно, поторопились. Нас бы устроило как нельзя лучше, стань один из нас высокопоставленным сотрудником у Шорны. От вас ничего не стали бы скрывать, и вы узнали бы очень многое…

Тон был ничуть не укоризненный, но поручик все равно почувствовал себя виноватым. Торопливо сказал:

— У меня не было инструкций, никто о таком обороте дел и не заикался, пришлось решать самому…

— Успокойтесь, — махнул рукой Стахеев. — Претензий к вам никаких. Но вот что я вам скажу со всей определенностью: надо придумать какой-нибудь маневр, ненавязчиво дать понять, что вы передумали… Эта эпоха для нас крайне важна, Кирилл Петрович. Отсюда много полезного можно почерпнуть. У них есть великолепное оружие для поимки цвергов, о каком мы и мечтать не могли, у них есть целая библиотека книг цвергов, у них скопились интереснейшие архивы. Да мало ли что еще…

— И потом, тут чертова уйма заброшенных Черных Городов сохранилась, — добавил Маевский.

— Ну, не такая уж уйма, однако имеются… — полковник кивнул вполне благосклонно.

А это было странновато, учитывая ситуацию. Положительно, на полковника напал этакий либеральный стих… Импровизированный военный совет происходил в покоях Маевского, но сам штабс-капитан откровенно не соответствовал серьезности мероприятия: он, несомненно, еще не вполне опомнившийся после вчерашнего веселья, восседал за уставленным бутылками столом в распахнутом атласном шлафроке и, поэтически закатывая глаза, перебирал струны здешней гитары, не вполне похожей на привычную. Мало того, за время беседы в открытую употребил пару немаленьких стаканов розового вина — каковое поведение не встретило со стороны полковника ни малейшего неприятия. Хотя следовало ожидать разноса…

— Одним словом, мы собираемся здесь обосноваться надолго, — продолжал полковник. — А посему… Как вы думаете, Шорна вернется к своему предложению?

— Я бы такого оборота дел не исключал, — сказал поручик. — Он, говоря со мной, всерьез волновался, хотя при его-то месте и должен владеть собой. Я полагаю, им крайне необходимы эти самые… карны.

— Неудивительно, — усмехнулся полковник. — Кто же знал, что вы этакий уникум… В жизни не слыхивал о столь сильных альвах. Кирилл Петрович, как и вы, против наших представителей этой фауны абсолютно устойчив, а вот против здешнего оказался слаб… Так что попробуйте аккуратно закинуть удочку. Шорна должен клюнуть. Вечером я вас жду, господа, с отчетом, а сейчас прошу простить, у меня встреча…

Он поклонился и вышел. Маевский забряцал по струнам погромче, ухмыльнулся:

— Налейте себе стаканчик, Аркадий Петрович. Ваше повышение, уж поверьте, стоит вспрыснуть. Не припомню столь быстрого карьерного взлета. Еще не закончив первое же путешествие, стать сеньором…

— Кем, простите? — спросил поручик, наполняя стакан.

— Это у нас такое словечко неофициально в ходу, — сказал Маевский. — Сеньор, изволите ли знать — это офицер, обосновавшийся в какой-то эпохе и ставший там чем-то вроде главного начальника наших веселых дел. Рубите мне голову, но именно вас, похоже, намереваются сделать здешним сеньором. Ну что же, уютное местечко, попадаются гораздо хуже… Я, впрочем, на свой участок не жалуюсь…

— А где он, если не секрет?

— Да какие от вас-то секреты, — беззаботно сказал Маевский. — Вторая половина двадцатого столетия.

— И… как там все? — жадно спросил поручик.

— Долго рассказывать. Вернемся, посидите в библиотеке. Там все есть, — он фыркнул. — Однако, обрядили вас…

Поручик окинул себя сердитым взглядом. Наряд, в который его категорически просил облачиться Шорна, напоминал то ли шутовской балахон, то ли маскарадный костюм: одежда пошита из ярчайших тканей (алый камзол, ослепительно синие штаны, желтые сапоги, зеленый кушак), мало того — и дурацкие золоченые наплечники, и золотое шитье одежды покрыты россыпью разноцветных камней. Быть может, и не драгоценных, но ограненных так, что они отражали свет, будто зеркала. Даже здесь, в комнате с задернутыми портьерами, угодив в проникший меж ними солнечный лучик, поручик весь форменным образом вспыхивал мириадами огней. Хорошенькая картина будет на солнышке…

— Шорна говорил, что это необходимо, — сказал он, словно извиняясь. — Он говорит, кентавры — варвары, дикари, и на них производит большое впечатление именно такая пышность… К людям в одежде попроще относятся без всякого почтения.

— Ничего нового, — фыркнул Маевский. — На наши низшие классы точно так же производят ошеломляющее впечатление золотые погоны и сверкающая кокарда да и повсюду так… К кентаврам, стало быть, летите? Завидую, честное слово. Захватывающие, должно быть, будут впечатления. А мне, грешному, предстоит пошлое застолье…

— Как это?

— А как вы думаете, отчего наш грозный полковник не влепил взыскания за расхристанный вид и богемную обстановку? — Маевский хитро улыбнулся. — Я, Аркадий Петрович, вовсе не повесничаю, я, смело можно сказать, пребываю при исполнении служебных обязанностей. Угораздило меня здесь познакомиться с любопытным человечком из придворных. Болван редкостный, форменная орясина, высокого придворного чина достиг исключительно благодаря высокому происхождению, сам-то туп, как пробка, даже на интриги неспособен. Однако знает массу интересного и походя выбалтывает такое, что при других условиях нам и за месяц не вызнать… — Маевский ухарски подмигнул. — Я, представьте себе, уже побывал на краткой экскурсии в императорской библиотеке, в том ее зале, где, как величайшая ценность, хранятся книги цвергов, числом не менее полусотни. И знаете, что самое прекрасное? Зал тот, где книги хранятся, столь обширен, что наша карета там без всякого труда поместится. Ночной порою, когда все заперто снаружи, а внутри, естественно, никакой стражи нет…