И, напротив, стать «хозяином земли русской», «коллективным монархом», свободным в решении всех государственных вопросов, вплоть до выбора формы правления, Собрание могло, в идеале, лишь в условиях безвластия. Но нетрудно представить себе даже и позицию идеалистов-народников, свершивших революцию и организовавших созыв Собрания, решись оно реставрировать только что свергнутую монархию. Что, учитывая уровень развития общественной мысли того времени, было не только возможным, но и почти неизбежным. Вряд ли народовольцы стерпели бы такое надругательство над собственными демократическими идеями. А следовательно, и их «неучастие» было не более, чем красивой декларацией.

Можно порассуждать о возможности стихийной самоорганизации общества, которое, в условиях слабой власти или безвластия, «снизу» выдвигает новые (или альтернативные) органы управления. Но и в этом случае Учредительное собрание утрачивает первоначально заложенный в него смысл. Ему остается либо узаконить уже сложившиеся «снизу» органы, исполнив формальные функции легитимизации, либо вступить с ними в конфронтацию, утратив при этом всю свою «народность».

Эти противоречия так и не были разрешены до Февральской революции. В программных документах партий начала XX века повсеместно упоминалось Учредительное собрание, но в отдельных случаях функции УС сводились к законосовещательным или парламентским, в отдельных, как и в случае «Народной воли», Собрание «подвешивалось» между властями.

Эсеры, вслед за народниками, говорили об Учредительном собрании как о революционном органе, «свободно избранном всем народом без различия пола, сословий, национальности и религии, для ликвидации самодержавного режима и переустройства всех современных порядков»[319]. В 1906 году отколовшиеся от эсеров народные социалисты (энесы) в своей программе декларировали отказ от планов свержения монархии. Соответствующие изменения претерпела и концепция Учредительного собрания. В программе НС говорилось о «народном представительном собрании», «организованном в виде одной палаты, избираемой всеми гражданами», которому «должна принадлежать вся полнота законодательной власти»[320]. Таким образом, речь шла о создании парламента при существующей царской администрации.

В канун первой русской революции об Учредительном собрании говорили все, не исключая Конституционных демократов (кадетов). Сегодня принято утверждать, что либеральная Конституционно-демократическая партия была одной из самых последовательных сторонниц созыва Учредительного собрания, причем в самой демократичной его форме: «выбор формы правления, решение вопросов государственного устройства, формирование законодательной базы». В этой связи нужно заметить, что сама программа КДП напоминала готовую, четко структурированную конституцию. Пространства для маневра и дебатов по государственному устройству России для кадетов просто не существовало. Эти вопросы в программе партии определялись так: «Россия должна быть конституционной и парламентарной монархией». «Государственное устройство России определяется Основным законом» и т. д.

Тем не менее, в постановлении съезда партии от 14 октября 1905 года говорилось о поддержке требований забастовщиков о «немедленном введении основных свобод», а также «свободному избранию народных представителей в Учредительное собрание»[321].

Постановление съезда КДП от 18 октября 1905 года расшифровывает мысль кадетов: «Ознакомившись с Высочайшим манифестом 17 октября… съезд конституционно-демократической партии пришел к следующим заключениям: … Государственная дума не может быть признана правильным народным представительством», так как выборы в нее не являются прямыми и равными. А следовательно, «задачей конституционно-демократической партии остается достижение поставленной раньше цели — Учредительного собрания на основе всеобщего и равного избирательного права с прямым и тайным голосованием»[322].

Таким образом кадеты, солидаризируясь с требованиями созыва Учредительного собрания (а эти требования в 1905 году в очень значительной степени опирались на концепцию эсеров), в реальности говорили о созыве парламента. Причем, как и энесы чуть позже, помещали этот парламент в существующую структуру царской власти.

РСДРП (еще не разделившаяся на большевиков и меньшевиков) включила требование о созыве Учредительного собрания в свою программу в 1903 году. Социал-демократы в программе-минимум, рассчитанной на буржуазную революцию, выдвигали список требований, заявляя: «Российская социал-демократическая рабочая партия твердо убеждена в том, что полное, последовательное и прочное осуществление указанных политических и социальных преобразований достижимо лишь путем низвержения самодержавия и созыва Учредительного собрания, свободно избранного всем народом»[323]. Можно с большой долей уверенности говорить о том, какой именно смысл вкладывали эсдеки в идею УС. Для марксистов на первом месте стояли не вопросы о форме правления и государственном устройстве, ключевыми для них оставались понятия смены социально-экономических формаций. И здесь противоречий не возникало — на смену феодализму должен прийти капитализм, следовательно, «законной» формой государственного устройства должна стать буржуазная республика со всеми ее атрибутами — в том числе и парламентом.

В истории Русской революции можно выделить одно решение, имевшее далеко идущие последствия, вплоть до Октябрьского переворота и начала Гражданской войны. Речь идет о действиях Петроградского Совета, решившего в первые дни Февральской революции осуществить передачу власти буржуазии.

Еще революция 1905 года выдвинула на передний край народной политики Советы. Их влияние, пусть и на непродолжительный период, возросло настолько, что министры царского кабинета не могли без разрешения Совета отправить срочную депешу, а в столице всерьез обсуждался вопрос, кто кого скорее арестует — Петроградский Совет премьер-министра, или премьер-министр членов Совета[324].