Кол взглянул на доктора Брока. Определенно, у Рэта есть дар. Как бы еще он смог все это понять? Жаворонок еще при первой встрече учуял в нем что-то. Доктор Брок кивнул, поняв молчаливый вопрос Кола.

— Спасибо тебе, Рэт, спасибо, что позаботился о Жаворонке, — сказал Кол. — Только не говори никому об этом, пожалуйста.

— Не вопрос! Я уже пообещал, что не скажу.

— А ты хотел бы познакомиться с другими моими друзьями? Им было бы интересно узнать о тебе больше.

Рэт насторожился.

— Они ничего плохого тебе не сделают, — быстро добавил Кол. — Просто, может быть, ты захочешь вступить в наше Общество?

— Это туда, где ты раздобыл своего крылатого коня?

— Ну, в некотором роде. Только я его не раздобыл — он мне не принадлежит: он мой друг и тоже член Общества.

Рэт пожал плечами:

— Ты, конечно, чокнутый, Кол Клэмворси, но сдается мне, что это может оказаться весело. Я познакомлюсь с твоими друзьями.

— А теперь, Кол, я действительно настаиваю на том, чтобы ты поехал со мной домой, — вмешалась миссис Клэмворси. — Сидеть на сырой траве, ездить верхом — да так ты окажешься в больнице очень скоро, если не побережешь себя.

— Тебе лучше послушаться леди, — сказал Рэт, почтительно кивнув бабушке Кола. Он всегда был исключительно учтив с ней, когда приходил к Колу домой, потому как был воспитан в здоровом страхе перед женщинами, стоящими во главе рода. Он помог Колу подняться на ноги и подставил плечо, чтобы тот оперся на него, забираясь обратно на спину Мэгза.

— Это же был дракон, да? — тихо шепнул он на ухо Колу. — Я же знаю. И об этом я тоже должен молчать, ведь так?

Кол судорожно подыскивал ответ, но Рэт избавил его от этого, подмигнув.

— Не беспокойся; никто мне не поверит, даже если я кому и расскажу, — сказал он. — Они давно привыкли к моим россказням и думают, что я просто ненормальный. Приятно узнать, что у тебя тоже не все дома.

За завтраком в особняке Лайонхартов царила напряженная тишина. На этот раз Годива была абсолютно ни при чем: она совсем притихла после возвращения из Мэллинского леса. Противостояние развернулось между Конни и ее родителями. Чувство облегчения, которое накануне вечером избавило Конни от всяких объяснений, утром сменилось решимостью со стороны ее родителей «добраться до сути дела», но дочь встретила их уклончивыми ответами. Она не хотела объяснить толком, ни где она была, ни оправдать свой внезапный побег из дома двоюродной бабушки.

— Но если, как ты утверждаешь, Конни, все было не так уж плохо, — сказала мама с некоторой строгостью в голосе, — тогда почему же ты сбежала? Только не рассказывай мне, что заставила нас пережить весь этот ужас только потому, что беспокоилась о каких-то там деревьях.

Конни молча смотрела в тарелку с хлопьями, которые тихо размокали в молоке. Ей не хотелось есть.

— Не думаю, что ты понимаешь, сколько людей поставила на уши, — сердито сказал отец. — Тебя искало с полицией полстраны, власти обращались к общественности с призывами — и ты даже представить себе не можешь, сколько выстрадали мы с мамой, — а у тебя еще хватает наглости сидеть тут, не потрудившись даже придумать себе достойное оправдание.

«Что я могу ответить?» — удрученно думала Конни. Они имеют право сердиться на нее. На нее все должны сердиться, даже члены Общества, которые знают правду: ведь она так глупо угодила в ловушку. Теперь ей было ясно, что прежде всего она должна была пойти к кому-нибудь за советом — к той же Эвелине, например, — и это избавило бы всех от страданий и риска. Разумеется, она не думала, что ее отсутствие так затянется. Конечно, она полагала, что тут же вернется домой вместе с Колом и извинится за то, что сбежала на выходные, и примет неизбежное наказание, назначенное Годивой. Она вовсе не хотела, чтобы произошло то, что произошло.

Годива пристально смотрела на внучатую племянницу с противоположного конца стола. Хью с отсутствующим видом снова и снова намазывал маслом один и тот же кусочек тоста, чувствуя себя крайне неловко.

Внезапно Годива заговорила:

— Берил, Гордон, а вы задавали себе вопрос, способна ли Конни найти себе «достойное оправдание», как вы настаиваете?

Конни вздрогнула, решив, что бабушка намеревается произнести очередную обличительную речь о безумии, вызванном Обществом.

— Мне кажется, что она на самом деле не знает, зачем она это сделала, но действительно об этом сожалеет.

Конни открыла рот от изумления: Годива защищала ее!

— Но я скажу вам кое-что, в чем я теперь уверена: здесь она чувствует себя несчастной, она счастлива только в Гескомбе, со своими друзьями. Ваша дочь не… ну, скажем, не совсем обычная девочка, но это не всегда бывает плохо.

Берил и Гордон потрясенно переглянулись. Хью отложил свой тост и уставился на сестру. Его лицо медленно расплылось в улыбке.

— Если вы не собираетесь забрать ее с собой в Манилу… — продолжала Годива.

Берил недовольно хмыкнула:

— Это невозможно, Годива: как быть со школой для такого ребенка, как Конни? А бросить работу и вернуться мы не можем: другой работы для нас здесь нет.

— Знаю. Так вот, если вы не заберете ее в Манилу, тогда, боюсь, я не смогу снова взять ее сюда, в этот дом, где, я знаю, она будет несчастна. Есть только один вариант: она должна вернуться к Эвелине, и я знаю, что та примет ее. Что касается школы, ну, в конце концов, за ней изначально сохранялось место в Чартмуте. Я уверена, что для этого нужно только поговорить с завучем.

— А как же ты? — спросил Гордон. — Я думал, что ты избавишь ее от всей этой ерунды, связанной с Обществом.

— Боюсь, что я больше не стану этого делать.

— Но почему?

Годива улыбнулась Конни:

— Я отправляюсь в Бразилию.

— Что? — воскликнул Гордон.

— Что слышал. Я присоединяюсь к команде, которая пытается спасти тропические леса Амазонки.

Гордон поперхнулся кофе.

Хью захлопал в ладоши:

— Вот это хорошее дело для тебя, Ива! Что же тебя переубедило?

— Я решила, что настало время исправить ошибки прошлого. Прости, Конни, я была так сурова с тобой, но я думаю, что тебе, как никому другому, известно, от чего и кого я пыталась убежать.

Конни кивнула:

— Да, это правда. Думаю, что я сама бежала бы от него, будь у меня выбор.

— Что это все значит? — пробормотал отец Конни. — О ком она говорит?

— О нашей наследственности, — быстро сказала Годива. — Итак, как вы собираетесь поступить с дочерью?

— Ну, я… — Гордон повернулся к Хью. — А ты тоже едешь в Бразилию?