— Вот только я не уверен, что наступит благоденствие.

Однако его одолевала усталость, и маркиз с грустью подумал, что когда-то он танцевал и играл в карты ночи напролет.

Поднявшись с кресла, Эшарт стал раздеваться.

— Между прочим, — небрежно поинтересовался Фитц, — что случилось с ребенком Молли?

— Он здесь, в детской Маллоренов. Мы все — одна большая счастливая семья. — Маркиз усмехнулся, а Фитц от хохота чуть не сполз с кресла.

Эту длинную ночь Дженива провела почти без сна, вспоминая их поцелуи и пытаясь найти выход из сложного положения, в котором оказался Эш. Она старалась рассуждать беспристрастно, но, словно в насмешку, ее мысли не подчинялись ей, отметая те планы, где решением его проблем выступал их брак.

Под утро она все же забылась тяжелым сном и проснулась ничуть не отдохнувшая, стараясь вспомнить, как фантазия поместила ее в клетку с волком. Хотя она ничего не имела против, это расстроило ее.

Итак, Эшарт убежден, что ему надо жениться на деньгах, чтобы исполнить свой долг. Насколько это соответствовало действительности? Дженива лежала неподвижно, напряженно размышляя об этом. Действительность заключалась в том, что бедность рождает бедность, а богатство рождает богатство. Но с помощью тяжелого труда и таланта тоже можно преуспеть.

Обладала ли она каким-либо талантом, чтобы противопоставить его богатству? Дженива поморщилась, вспоминая о том, как рассказывала про бараньи глаза.

Услышав за окном шум, она сначала подумала, что это продолжение ее сна, но затем поняла — за окном действительно звенит колокольчик и громко поют люди. Тогда она слезла с кровати, радуясь хотя бы тому, что Талия глуховата и шум не потревожил ее.

Набросив халат, Дженива отодвинула занавеску и выглянула из окна. Крестьяне в странных одеждах длинной процессией проходили вокруг дома, звенели колокольчиками и пели. Разобрав слова песни, она догадалась, что они желают всем обитателям дома веселого Рождества и просят побольше пенсов.

— Какая прелесть! — воскликнула Талия, раздвигая полог кровати и высовывая голову в съехавшем набок чепце.

Джениве рассказывали об этом обычае, но слушать о нем было приятнее, чем стать его участником, которого будят ни свет ни заря. Она взглянула на часы — девять часов.

Перед ее глазами что-то блеснуло, и она с отвращением посмотрела на огромный бриллиант. Дженива никак не могла, связать этот дорогой камень с глубокими чувствами, согревавшими ей душу.

Подбросив полено в угасающий огонь, она задумчиво наблюдала, как пламя охватывает его. Где себялюбие, где благородство — она больше не могла отличить одно от другого.

То же, должно быть, чувствовал Эш, не зная, является ли его стремление к миру силой или слабостью, а его намерение жениться на деньгах — благородной жертвой или глупой жадностью.

Тут Талия позвонила в маленький колокольчик у постели, и Реджина, появившаяся в дверях, спросила, что они желают надеть на Рождество.

Дженива вспомнила о леди Эльф.

— Ребенок?

— С ним все хорошо, мисс Смит.

— Нет, я спрашиваю о леди Уолгрейв.

— А, еще нет. Но кажется, ее состояние не вызывает беспокойства.

Дженива от всей души помолилась за нее.

— Что мне надеть? — спросила она: ей очень хотелось предстать перед маркизом в одном из новых нарядных платьев, но при этом не привлекать к себе внимания остальных.

Словно угадав ее мысли, Талия ответила:

— Оденься понаряднее, дорогая. Сегодня день главных развлечений.

Дженива выбрала свое любимое новое платье из матово-розового шелка, вышитое серебром и отделанное шелковым кружевом. Конечно, оно не самое теплое, но Дженива не устояла перед соблазном.

Платье было сшито по последней моде и имело сзади падающий с плеч шлейф, так что для него требовались пышные юбки. Под него она наденет шелковую сорочку с кружевными оборками на рукавах.

Когда они начали одеваться, горничная принесла поднос с шоколадом и сладкими булочками и объявила, что воскресная служба состоится в часовне в десять часов, а обед подадут в час дня.

— О, и воскресенье, и Рождество! — воскликнула Талия. — В самом деле чудесно. Теплую шаль, Дженива, а может, и две…

Дженива усмехнулась. Несмотря на любовь к оборочкам и бантикам, Талия обладала острым, как новая игла, умом.

Когда они оделись, Талия порылась в своей шкатулке с драгоценностями.

— Закрой глаза и протяни ладонь!

Дженива повиновалась, догадываясь, что славная дама собирается дать ей поносить какое-нибудь украшение в добавление к тем весьма скромным, которые были на ней, — жемчужным серьгам и серебряному крестику на ленточке.

Почувствовав в руке бусины, Дженива открыла глаза и увидела…

Жемчужное ожерелье!

— О, Талия, спасибо, спасибо вам! Я буду очень беречь его.

Талия накрыла ожерелье рукой.

— Это тебе подарок на день рождения и Рождество, дорогая.

— Подарок? Нет, я не могу. Это слишком ценная вещь.

— Если ты не возьмешь его, я рассержусь! Эта простая нитка жемчуга, разумеется, больше подходит молодой девушке, чем мне, к тому же ожерелье прекрасно смотрится с этим платьем. Я знаю, Эшарт будет восхищен.

Эшарт, вероятно, подумает, что ожерелье должно перейти к нему после смерти Талии, но Дженива все же застегнула его на своей шее, любуясь, как оно светится на ее коже. Теперь она действительно выглядела как претендентка на роль маркизы.

Взволнованная вспыхнувшей надеждой, она вместе с Талией вышла из комнаты.

Двойные шали оказались нелишними, поскольку, чтобы добраться до часовни, им пришлось пройти через старую часть дома, по-видимому, сохранившуюся еще с тех пор, когда здесь было аббатство, и обросшую новым домом, как остов погибшего корабля обрастает ракушками.

Наконец они вошли в каменную часовню, возраст которой явно исчислялся столетиями. Часовня была небольшой и не могла вместить всех гостей, пожелавших здесь присутствовать; поэтому джентльменам в таких же ярких, как и у леди, одеждах пришлось стоять.

Пока они с Талией ждали с другими дамами своей очереди занять стулья, Дженива поискала глазами Эша, но он еще не появился. Конечно, он должен прийти, хотя бы потому, что ей не терпелось снова увидеть его.

Музыканты, исполнявшие накануне танцевальные мелодии, начали играть на духовых инструментах и барабане церковную музыку. Это была проникавшая в душу мелодия, от которой веяло стариной.

Когда Дженива разглядела за алтарем средневековый триптих, изображавший ангелов, молящихся у яслей младенца Христа, ей показалось, что она очутилась в прошлом и стоит ей оглядеться, как она увидит мужчин в длинных, отороченных мехом одеждах и дам в странных головных уборах. Ее глаза уловили какую-то яркую вспышку, как будто вспыхнуло пламя.