Утром послышался гул танковых моторов, мы спрятались среди кустарника в низине. Осталось человек восемнадцать. Колонна танков прошла километрах в полутора, если бы нас заметили, то просто бы раздавили. Однако немцы сосредоточенно двигались вперед. Мы сидели в оцепенении, сжимая в руках оружие. Скажу без всякой рисовки, в тот час все прощались с жизнью. Молодой лейтенант, сидевший рядом со мной, попросил:

— Слушай, сержант, если на нас пойдут танки, застрели меня. Страшно под гусеницами погибать.

Я молча кивнул, хотя не представлял, как буду стрелять в своего товарища. Напряжение достигло такого предела, что один из бойцов непроизвольно нажал на спусковой крючок винтовки. Выстрел показался оглушительно громким, но с дороги его не услышали. У старшего лейтенанта из саперной роты отнялись ноги, хотя он имел ранение в плечо. Когда поднялись, он сообщил, что идти не в состоянии. С ним остались двое ослабевших бойцов. Начштаба батальона пытался их поднять, но не смог.

— Вас здесь убьют! — крикнул он. — Нести некому, гляньте на остальных. Сами едва идут.

Мы пошли, заковыляли дальше, оставив трех человек в кустарнике. Выжили они или нет, неизвестно. Выходили из окружения двое суток. Никогда не думал, что снова окажусь во вражеском кольце в конце сорок четвертого года, когда бои шли уже в Германии. Следующую ночь провели под открытым небом, наломав для подстилки камыша. На рассвете развели небольшой костер, совали окоченевшие ладони прямо в огонь. Кто-то отморозил пальцы на ногах, хотя температура держалась на уровне одного-двух градусов ниже нуля. Я выбросил мокрые портянки и обернул ноги разорванной надвое нательной рубашкой. Не успев надеть шинель, услышал голос капитана:

— Сидеть спокойно. Без команды не стрелять.

Мимо прошла группа немецких солдат. Смотрели друг на друга настороженно, ни они, ни мы стрелять не рискнули. Немцы выглядели такими же измотанными, тоже пробивались к своим. Молодец капитан, сумел удержать людей от бездумной стрельбы. Когда они исчезли, у молодого лейтенанта началась истерика.

— Что, испугались! — выкрикивал он. — Жаль, у меня автомата нет, я бы их перебил.

Лейтенант вскоре успокоился, даже извинялся перед остальными. Думаю, затей мы стрельбу, шансов уцелеть у нас бы не осталось. Все ранены, три-четыре винтовки, пистолеты. Капитану очень не понравилась выходка лейтенанта. Он знал, что после выхода из окружения (если выйдем!) нас обязательно допросят особисты. Лейтенант, изобразивший из себя героя, мог наболтать лишнего. Мол, начштаба запретил вступать в бой с фашистами, струсил. Хотя это был бы не бой, а чистое самоубийство. Остальные в нашей группе предупредили лейтенанта:

— Забудь про эту встречу. Если ляпнешь языком, напомним, что ты оружие брать отказался.

Когда вышли к своим, обошлось без разбирательств. Кое-где и особисты и политработники попадали в окружение. Самих себя, что ли, допрашивать? Через несколько дней я оказался в своей дивизии, а затем и в полку. Несмотря на мытарства, рана стала затягиваться. Хотя и хромал, но остался в батальоне. Комбат Зиборов меня обнял, приказал старшине найти мне новые брюки и шинель. Ротный Данкевич организовал хороший ужин. Я жадно глотал куски, спирт на меня не действовал, просто в конце ужина прилег на кровать и проспал часов пятнадцать.

Если посмотреть на карту боевых действий в Венгрии в конце сорок четвертого года, сразу обращают на себя внимание три подковообразных оборонительных полосы, упирающиеся флангами в Дунай. Здесь немцы построили мощные оборонительные сооружения. Бои на подступах к городу затянулись. Наша дивизия вместе с другими частями 53-й армии осуществляла удар с фланга с целью окружения Будапештской группировки.

Эту задачу выполнили к концу декабря. В боях погиб старший лейтенант Данкевич. По слухам, его представляли к званию Героя, но, кажется, заменили на орден Красного Знамени. Впрочем, самому Ивану Филипповичу было уже все равно. Мы похоронили его недалеко от города Вац. За время боев с декабря сорок четвертого по февраль сорок пятого полк дважды отводился на пополнение людьми и техникой. Я не успевал как следует познакомиться с бойцами взвода, личный состав постоянно менялся.

В окруженном Будапеште немецкие и венгерские части оказывали ожесточенное сопротивление, хотя 28 декабря новое правительство Венгрии объявило войну Германии. Бои в Будапеште закончились лишь 13 февраля 1945 года, ликвидировали немецкую группировку войск, насчитывающую около 200 тысяч человек. Александр Матвеевич Зиборов, получивший к тому времени звание «майор», забрал меня в штаб батальона, где я и заканчивал войну. Демобилизовался осенью сорок шестого года и вернулся в свой родной город.

Как и у большинства людей моего поколения, жизнь после войны складывалась непросто. Железнодорожный техникум я закончил в начале пятидесятых. Вернувшись в депо, работал несколько лет инструментальщиком. Получилось так, что я остался главным кормильцем в семье. Брат Саша, воевавший в танковой бригаде, вернулся не только с ампутированной кистью руки, но и с многочисленными ожогами, частичной потерей зрения. Устроиться смог лишь вахтером, получая очень небольшую зарплату и пенсию по третьей группе инвалидности. Младшая сестра Катя училась в семилетке, мама крепко подорвала здоровье за время работы на железной дороге.

Постепенно все наладилось. Отремонтировали все вместе наш дом, сильно обветшавший за годы войны. Потом неожиданно быстро женился Саша, а вскоре и я. Моей женой стала Таня, с которой когда-то учились в школе, а я получал от нее на фронте письма. Она же настояла, чтобы я продолжил учебу в техникуме. После его окончания работал мастером, затем начальником ремонтно-механического цеха. У нас родились две дочери, а сейчас стали взрослыми уже внуки. Время летит неумолимо.

В первые послевоенные годы День Победы праздновали очень скромно, затем глава страны Никита Хрущев вообще отменил этот праздник, и восстановили его лишь в шестидесятых. Тогда же начали происходить первые встречи ветеранов, впрочем, ветеранами мы себя не считали, исполнилось нам лет по сорок, можно сказать, молодые.

С Александром Матвеевичем Зиборовым встречались раза три, затем в начале семидесятых его перевели на работу в Таджикистан, если кто не помнит, была такая республика в составе Советского Союза. Последующие годы, до девяносто первого, постоянно переписывались. Затем письма приходить перестали, а люди, бежавшие оттуда, посоветовали мне тоже не посылать ему писем, чтобы не принести товарищу неприятностей. В суверенном Таджикистане в тот период сложилась, мягко говоря, очень неспокойная обстановка. Шли боевые действия, и доставалось в первую очередь лицам «некоренной национальности». Число русских беженцев, согласно газетным статьям, составило за два года 300 тысяч человек, осталось немногим более 100 тысяч. Какова дальнейшая судьба комбата Зиборова, не знаю.

С Веней Малышко встречались часто. До его села в Пензенской области от Сызрани всего двести километров. Однако в послевоенные годы по гостям не разъезжали, поезда ходили переполненные, и не до гостей было — нужда, работа, семьи заводили. Мой бывший напарник сам отыскал меня и пригласил к себе. Без преувеличения, сказочные места на реке Сура в верховьях Волги. Хотя речку крепко отравили отходами с какого-то предприятия, но рыбалка в пойменных озерах получалась отличная.