— Не обессудьте, дорогой Владимир Рудольфович, — хитро ответил Илья, — но для нашей страны и прилегающих окрестностей, как и для всех нас, сидящих за этим столом, вы и есть любимый учитель, что, само собой, не мешает нам всем почитать Даниила и даже думать о нем с придыханием. Вы ведь гораздо ближе к нему, чем кто-либо, включая братца вашего названого Билла, понимаешь ли, Гейтса. — Илья улыбнулся. — Так вот. Видите ли, дорогой ребе, вопросец назрел. Как вы часто говорите, и не вызывает это ни малейшего сомнения, ибо все, что вы говорите, в итоге оказывается истиной, тел на Земле больше, чем душ. Так вот, как вы считаете, что происходит с теми жалкими фрагментами душ, заточенными в телах грешников? Как с их телесными оболочками вы расправляетесь, уже известно всем, а вот что происходит с нетелесным компонентом?

Мне не хотелось отвечать Илье в столь же шутливом тоне, так как тема была уж больно серьезная. За его вопросом определенно скрывался страх, и по-другому он звучал примерно так: «Что там — по ту сторону смерти?»

— Илья, — ответил я и посмотрел ему в глаза: — не надо бояться смерти! Это категория неизбежности. Не от нас она зависит, мы вверили свою жизнь в самые надежные руки и только на Спасителя и можем уповать. Конечно, люди разочаровали Творца, и даже сейчас, когда последние песчинки падают в часах времен, сыны человеческие немощны духом и верой. Большинство из живших на этой Земле не оставили сколь-нибудь значимого следа. Дерьма, как результата их жизнедеятельности, в мире только прибавилось, а вот света Божественного что-то не очень. Конечно, великих праведников, как и жутких злодеев, было немного. В человеке много чего намешано — живет он и творит разные дела, то плохие, то хорошие. На чаше весов в последний час предъявить он сможет многое, но лишь легковесное, вот и не заслужит ничего иного, кроме как исчезнуть в небытии. И правы многие атеисты, говорящие, что после смерти остаются только смердящие, разлагающиеся куски плоти. Не надо на меня так смотреть, будто я взрослый дядька, который только что отобрал любимую игрушку у неразумных дитятей!

— Но если загробной жизни нет, то зачем все это?

— Вот не умеете вы слушать, — воскликнул я. — Моя любимая фраза: говорить умеют почти все, а слушать — единицы!

— Простите, Учитель, — Илья склонился в притворном поклоне, чуть не опрокинув на себя тарелку с салатом, — продолжайте.

— А вот не буду — обиделся! Подай-ка лучше кюфту, очень я до нее охоч. Молодец, Табриз, замечательная еда! Люблю я Армению: людей, природу, еду. Знаешь, всю жизнь меня окружают армяне, и я от них ни разу ничего плохого не видел. Удивительные люди! А ты почему именно это место выбрал?

Табриз вскинул брови вверх, выражая искреннее удивление моей неосведомленностью. Конечно, я знал, что его отец — выдающийся композитор, ученик самого Арама Хачатуряна, здесь бывал, но мне хотелось лишний раз сделать парню приятное, и я не ошибся. Табриз стал рассказывать об ученических годах отца. О том, как они с друзьями частенько ходили в эту забегаловку, общались, ну и все прочее, столь же трогательное, но в данной ситуации совсем неважное.

Илья постепенно закипал. Он хорошо понимал, что я специально издеваюсь над ним, не только не давая ответа на мучающий вопрос, но и уводя разговор совсем в другую сторону. Вместе с тем обижать Табриза ему не хотелось. Парень он уж больно нежный. А что, много вы знаете людей, называющих своих родителей на «вы»? Табриз — один из них. А кроме того, Илья испытывал некоторые детские комплексы перед Табризом. Как известно, каждый еврейский мальчик должен уметь две вещи: играть в шахматы и владеть музыкальным инструментом. Илюха выполнял обе заповеди, но недостаточно точно. Несмотря на то что, даже будучи разбуженным среди ночи, он мог с завязанными глазами и руками воспроизвести какую-нибудь сицилианскую защиту и поставить мат в три хода, фортепиано в его руках могло быть использовано только как громоздкая подставка под шахматную доску. Музыка ускользнула от него. Тот факт, что Табриз умел не только играть на музыкальных инструментах, но даже сочинять неплохую музыку (тем самым превосходя всех нас в еврейской области умений), бесспорно, восхищал Илью и меня самого. Я не умею играть ни на чем. Хотя сейчас это уже не вполне верное утверждение. Перефразируем. Теперь я умею играть на любом инструменте, хотя никогда этому не учился. Спасибо товарищу Даниилу за наше приобретенное знание! Табриз, как человек очень тонкой душевной организации, понимал мою игру и, чувствуя возрастающее напряжение Ильи, сознательно скомкал свой рассказ, посмотрел на меня с улыбкой и сказал:

— Володя, он все понял и сожалеет. Объясни, пожалуйста.

— Знаешь, Табриз, — ответил я, — а ведь тусовка из Карабаха. Удивительное место, я там бывал — в Ганзасаре. Это один из древнейших монастырей, где до сих пор хранится голова Иоанна Крестителя! Армения вообще богата библейскими сокровищами. Вот и наконечник того самого копья, которым убили Христа, — копья Лонгина, тоже там, в Эчмиадзине.

Резко кольнуло в сердце. Какие-то у меня нехорошие предчувствия. Ой, не верю я в случайности. Не верю.

Я испытал приступ тревоги — похолодели руки и гадкий липкий пот увлажнил ворот рубашки. В ушах застучала кровь. Я выпрямился, закрыл глаза и постарался глубоко подышать. Вдох-выдох, еще разок. Господи, помилуй, Господи, помилуй! Странно — в этот момент я не подумал о Данииле, даже мысленно не обратился к нему за помощью! Скорее я думал о седовласом старце, гордо сидящем на светящемся троне, кика не ведаю — нечто среднее между Моисеем и Зевсом. Что это со мной? Вроде бы все так хорошо начиналось. Неужели это мысли о копье вызывают у меня такой панический страх? Почему? Надо разобраться в себе. А вот мальчиков пугать не надо, возьми себя в руки. Это не их лига, помочь не смогут. Разберешься после.

— Простите, ребятки, — откашлялся я, — видно, слишком острый перчик попался. Аж дух перехватило!

Попытка объяснить мое замешательство была довольно груба, но спорить со мной никто не стал.

— Итак, — бодро сказал я, отрезая себе кусочек ароматнейшего мяса, — продолжим наши философские изыскания. Что происходит после смерти? Точно я не знаю, но могу предположить — указания на то есть довольно ясные. Все, что происходит с плохими пацанами, мы с вами уже видели. Картинка неприглядная:

Посему, как собирают плевелы и огнем сжигают, так будет при кончине века сего: пошлет Сын Человеческий Ангелов Своих, и соберут из Царства Его все соблазны и делающих беззаконие, и ввергнут их в печь огненную; там будет плач и скрежет зубов.

Я положил мясо в рот и с удовольствием проглотил его, почти не жуя. Тает во рту, честное слово! Ребята преданно ждали, пока я впитаю в себя все его соки и продолжу. Я продолжил:

— С этим описанием не поспоришь, верно?

Так все и происходит. Поэтому атеисты абсолютно точно предвидят свою судьбу — для них никакой загробной ЖИЗНИ нет, в печь отправляются как тела их, так и души. Разговор с ними короток. А вот кто такие праведники и в каком виде они тусуются там, наверху, — вот это задачка не для средней школы. Начнем с того, что наговорил нам прикольный дед Иоанн сразу после своего эпилептического припадка. Ему такое напривиделось, мало не покажется! Начну с цитат: