И вот тогда-то его ломать и начало. Это было страшно. Это было больно. Это было непереносимо – ощущать себя мерзавцем. Он просто не знал, как ему жить дальше. Таким, каким он прожил предыдущие годы, он точно жить теперь не сможет. А как? Как же теперь быть? Идти с повинной в полицию? Нет! Нет, он так не сделает! Он не может осиротить свою дочь дважды. Добровольно осиротить. Мать не сможет справиться со всем. Она больная старая женщина. И Анютку у нее может забрать служба опеки. Да все что угодно может случиться, пойди он в полицию и дай признательные показания. Нет. Это исключается. Нужно что-то другое.

А как быть с Глебом? Вдруг он снова придет за ним?

Под утро он забылся тревожным сном. Снились кошмары. Что-то черное его преследовало, он убегал, падал, поднимался. Выбегал на зеленый луг. Прекрасный, чистый. Шел по нему и неожиданно оказывался на краю пропасти. И оттуда на него смотрели чьи-то глаза. Прекрасные карие глаза. С тоской смотрели и упреком. Он долго силился понять, чьи это глаза. Отбегал от края пропасти, снова возвращался. Мучительно вспоминал. Но не выходило.

И вдруг…

– Аня, Анечка, прости! – простонал он, узнав взгляд, смотревший на него из пропасти. – Прости меня, девочка! Прости!

Он с силой дернулся и проснулся. Лицо было мокрым от слез. Он плакал? Плакал во сне? Ужасно расслабился.

Антон стащил с себя охотничьи тряпки и пошел в ванную. Везде в квартире у Анны было бедно, но неожиданно чисто. Видимо, те пару дней, что она не пила перед смертью, она наводила здесь порядок. Он пытался подумать об этом холодно и равнодушно, но снова не вышло. Это же он, он бросил ее одну среди этой нищеты. Заставил ее жить именно так. Сердце защемило, горло сдавило. И, стоя под душем в ванной, он ее оплакивал. И сожалел. Черт, он так сожалел, что ему дышать было нечем!

Стащив с полотенцесушителя клетчатое полотенце, он начал вытираться и вдруг замер. Полотенце пахло Анной. Это был ее неповторимый запах, запах его бывшей жены. Сладковатый, фруктовый. Она всегда любила фруктовые гели для душа. И пользовалась дорогой пудрой с цитрусовыми нотками. Надо же, сколько времени прошло, а он до сих пор помнит. Он глянул на полку под зеркалом. Пудреница. Анькина пудреница. Открыл. Пусто. Там ничего не было. Только запах апельсина. Тонкий, почти выветрившийся.

– Господи, да что это со мной? – тихо простонал Антон, выбегая из ванной. – Так нельзя! Это не я! Не я!

Он метался по квартире еще час, всюду натыкаясь на упоминание о своей бывшей жене. Щетка для волос. Фотографии Анютки, сложенные аккуратной стопочкой на тумбочке рядом с телевизором. Вещи в шкафу. Немного. Самое необходимое и очень дешевое. Но тоже все выстиранное, выглаженное. Она хотела, она собиралась жить. А он…

– Прости меня, прости. – Антон уставился на ее портрет, прислоненный к стене в гостиной. – Всю оставшуюся жизнь я буду замаливать свой грех. Прости меня, Аня!

Он снова уснул, разметавшись на простынях, которые нашел в шкафу. Проснувшись, понял, что дико проголодался. Пошел в кухню. Открыл холодильник. Пачка масла, десяток яиц, срок годности еще не закончился. В вакуумной упаковке сосиски, в морозилке две огромные курицы. Надо же. Он и не думал, что она что-то готовит себе. Все время думал, что она перекусывает где-то вне дома. Перекусывает, но чаще закусывает.

Выхватив сковороду из ящика, он обжарил сосиски, залил яйцами. Съел все до крошки прямо со сковороды. Запил несладким чаем. Сахара в ее шкафах не нашлось. Вымыл посуду и снова вернулся в комнату. Хотел посмотреть телевизор, но, кроме черно-белой ряби, тот ничего не выдал. Видимо, Анька не оплатила счет, и услугу просто-напросто отключили. Стационарный телефон с перемотанной скотчем трубкой стоял слева от телевизора. Антон машинально схватил трубку, мало надеясь на то, что он работает. Наверняка тоже отключен за неуплату. Но в трубке, потрещав, раздался протяжный гудок. Он испуганно вернул трубку на место. Будто кто-то мог его вычислить по снятой трубке. Будто кто-то мог его найти по номеру телефона, зарегистрированному на Анну.

Кто станет его искать здесь? Кто? Глеб об этой квартире знал. Но он бы должен был давно тут быть, если он еще… жив.

Он постоял минуту в раздумьях над стареньким аппаратом с перемотанной скотчем трубкой. Потом снова снял ее и набрал номер своего дома. Гудки пошли, но никто не брал трубку. Почему? Валентина должна была быть на месте. Должна была отрабатывать свое жалованье. Он заплатил ей очень хорошо. Много больше, чем полагалось. За сообразительность!

И вдруг в трубке после странного щелчка прозвучал ее голос.

– Алло! Кто это? – испуганно спросила Валентина.

– Это я, только тихо! – негромко шикнул он на нее. – Поняла?

– Д-да, конечно. Слушаю вас, – быстро отреагировала Валя.

Не зря он ей доплатил. За сообразительность.

– Что у нас дома? Только тихо!

– Да. Конечно. – Валентина неожиданно замолчала, шумно дыша в трубку.

– Валя! Чего ты замолчала? Что у нас дома?

– Тут полиция, – проблеяла она едва слышно.

– Полиция? – ахнул он. – С какой стати? Что она там делает?

– Я вызвала, – призналась она почти шепотом.

– Зачем? – повысил он голос. – С какой стати ты вызвала полицию в мой дом?

– Я пришла утром, вас нет. Я вам позвонила, ваш телефон дома оказался. Я заволновалась. Пошла искать вас по дому и нашла…

– Что нашла, Валя? – поторопил он ее, потому что она, запнувшись, замолчала.

– Я нашла труп, Антон Юрьевич.

– Тру-у-уп? – просипел он, закашлявшись. И задал череду совершенно глупых вопросов: – Чей труп? Где? Как такое возможно, Валя?

– В бассейне, Антон Юрьевич. – Она уже говорила в полный голос. – Плавал в воде. Эксперты сказали, что он захлебнулся. Это труп вашего охранника Глеба. Вы его еще называли Серегой. Кажется, его фамилия Стойнов. Но точно не могу сказать.

– Понял! Что еще? – перебил ее Логинов.

Он отлично понял, чей труп она нашла в бассейне. И раздражение на нее за самоуправство: вызвала полицию, не спросив его, – сменилось откровенной радостью.

Глеб умер? Глеб умер! Он больше не опасен. Он больше никогда не явится к нему ни в жизни, ни в ночных кошмарах. Даже если и приснится, не страшно. Это не страшно. Куда страшнее для него во снах печальный взгляд Анны из глубокой бездны. С этим как-то придется жить.

– Что еще? – повторил вопрос Логинов, потому что Валентина принялась с кем-то спорить.

– Еще я нашла пистолет с глушителем на краю бассейна. Недопитый коньяк. Разбитый бокал. Это все, – неуверенно закончила она. – Да. И еще пропало одно полотенце со стеллажа.

– Понятно.

– Антон Юрьевич, они хотят с вами поговорить.

– Кто они?

– Полиция.

– Хорошо, дай трубку.