Стало:

«Если тем, кто меня слушает, мои замечания покажутся немного бестолковыми, это, как сказал бы Берти Вустер, легко поддается элементарному объяснению. Я только что вышел на свободу после сорока девяти недель в немецком лагере для интернированных, который сокращенно назывался И-Лаг, и теперь мое душевное равновесие уже не то, что было раньше».

Как видим, о последствиях пребывания в И-Лаге ни слова, душевное равновесие перестало быть «непобедимым», да и самим Вудхаусом «больше не восхищаются».

Кроме того, Вудхаус осмотрительно выбросил – и тоже из первой передачи – пассаж о том, что «жизнь в концлагере имеет свои преимущества». А также – похвалы в адрес немцев: «…бравые такие молодцы в нарядной зеленой форме, и у каждого в руке пулемет…» Имелись и прочие разночтения с берлинскими «радиобеседами». Впрочем, неудивительно, ведь за эти годы текст передач неоднократно автором редактировался – и для «Вудхауса в стране чудес», и для «Апологии», и для эссе «Теперь я подставляю обе щеки». Словом, и автор, и журнал хорошенько перестраховались – и результат превзошел все ожидания: публикация крамольных передач в октябрьском и ноябрьском номерах «Encounter» за 1954 год… прошла незамеченной.

Вудхаусы, повторимся, вели в Ремсенберге замкнутый образ жизни, и Этель (не зря же внуки прозвали ее «полковником») тщательно следила за тем, чтобы никто из непрошеных гостей не нарушил покой престарелой знаменитости. Сам Вудхаус был слишком мягок и радушен, чтобы ставить посетителям заслоны. Граница, словом, «была на замке», но и неукротимой Этель случалось давать слабину. Иные посетители бунгало на Баскет-Нек-Лейн пришлись ко двору, хотя и проявляли недюжинную настырность, целый день донимали хозяина дома вопросами, не брезговали и спиртным, которым в тайной надежде на скорое расставание потчевал их гостеприимный хозяин. Юный британец Джон Хьюз, к примеру, с пристрастием расспрашивал Вудхауса о его творческом методе и планах на будущее. В то же время Хьюз и сам рассказал Пламу немало интересного о том, что ставится в лондонских театрах, в том числе и театрах музыкальных. Еще более полезным гостем оказался американец, и тоже совсем еще молодой, Дэвид Джейсен. Вудхаус был его кумиром, и Джейсен напросился с ним на прогулку, а потом обратился с просьбой дать интервью. Интервью вскоре появилось в журнале колледжа, где Джейсен учился, и легло в основу первой биографии Вудхауса: «Вудхаус: портрет мастера».

Везло с ходоками, увы, не всегда. Журналист и писатель Ричард Асборн вызвался написать литературную биографию Вудхауса. Плам согласился – но с условием, что речь в книге пойдет о творчестве, а не о жизни. Асборн взялся за дело, забросал Вудхауса вопросами по почте и так увлекся, что высказал целый ряд самых невероятных теорий и гипотез.

«Он почему-то решил, – пожаловался Вудхаус Маккейлу в письме от 25 января 1956 года, – что в детстве я настрадался от своих многочисленных тетушек, – иначе, мол, я бы о них столько не писал… Все эти ребята почему-то возомнили, что каждое литературное произведение обязательно таит в себе нечто из жизни автора».

Но завиральные теории – это еще полбеды; беда же состояла в том, что Асборн нарушил договоренность. Когда он прислал Вудхаусу окончательный вариант своего труда «Вудхаус за работой», то выяснилось, что в нем имеется целая глава, страниц семьдесят, о пребывании писателя в лагере и о радиопередачах.

Не обошел эту запретную тему и репортер из «Daily Express» Рене Макколл. Сославшись на Малькольма Маггериджа, он попросил дать ему интервью и несколько часов подряд одолевал Вудхауса вопросами о войне и лагере; журналисты, как назло, интересовались именно тем, о чем Вудхаусу хотелось говорить меньше всего. Когда же Этель, наконец, вмешалась, сказав, что муж устал, да и отвечать на такие вопросы ему тяжело, был искренне удивлен и раздосадован.

«Решено! – пишет Вудхаус Таунэнду 26 июля 1956 года. – С каждым газетчиком, который впредь захочет получить интервью, я буду вести себя, как Ивлин Во[88]».

И Хьюза, и Асборна, и Макколла удалось выпроводить лишь после того, как им были вручены последние книги мэтра. В основном, книги со старыми, испытанными, «серийными» героями – Дживсом, конечно же, в первую очередь. Такие, как «Дживс и феодальный дух» (1954) или «Дживс на взморье» (1960). Но имелось и нечто «внесерийное»: «Французские каникулы», небольшой роман, который стоил Вудхаусу больших усилий.

«Самая длительная и самая трудная работа из всех, какие у меня были… Это, пожалуй, эксперимент».

В чем же он состоял, этот эксперимент? Не в том ли, что Вудхаус впервые в жизни воспользовался чужим замыслом – пьесой Гая Болтона «Три слепых мыши»? Или в том, что действие романа происходит не в Англии или в Америке, как обычно, а во Франции, и герои по большей части французы? Или же в том, что книга строится на идее зонтичного клуба, которая также принадлежит не Вудхаусу, а Болтону? А может быть, особенность этой книги состоит вовсе в том, что за «Французские каникулы»[89], которые стоили автору столько труда и сил, критика ругала Вудхауса как никогда раньше? Особенно усердствовал критик из «Observer», который продемонстрировал в своей рецензии целую россыпь непарламентских выражений и полнейшее незнание содержания рецензируемого произведения. На что Ивлин Во, всегдашний защитник Вудхауса, отозвался в «Spectator» (24 февраля 1956 года) язвительной репликой:

«Много, много лет назад я был одним из постоянных рецензентов “Observer”. В преданности литературе обвинить нас тогда было трудно, однако давно вышедших из моды представлений о том, что такое “игра по правилам”, мы придерживались. И были убеждены, что сначала надо книгу прочесть, а уж потом ее поносить».

Вопреки резкому критическому отзыву, имевшему мало общего с тем, что по-английски зовется fair play, читателями роман принят был на «ура». И то сказать, насмешка над французами в Англии всегда принимается на «ура». И к очередному изданию 1973 года Вудхауса попросили написать короткое вступление «от автора». Плам – ему тогда уже исполнилось девяносто два – забыл (или притворился, что забыл), кто автор рецензии и где она была напечатана. Зато хорошо запомнил, как вступился за него собрат по перу:

«Лучше всего я помню, что кто-то написал о книге мерзкую рецензию в каком-то еженедельнике, а Ивлин Во кинулся меня защищать и несколько месяцев терзал подлеца зубами и когтями»[90].