— Знаете, что иные философы требовали изгнания музыки из общественной жизни? — спросила она.

— Любой музыки?

— Именно так.

— Я день и ночь не снимаю наушники. Своего рода анестетик. На случай, если не напьешься. В детстве я научился применять музыку как анестетик.

Флейта выдержала долгую ноту под контртенора, загнула на полтона выше и дождалась, пока контртенор последует за нею.

— Так и будем сидеть тут, плакать, как младенцы? — спросила Сара.

— А что нам еще остается? — Генри вскочил, подбежал к исполнителям, переставил их, вернулся, снова сел, подвинув стул ближе к Саре.

— Утопия без музыки. А если кто-то запоет?

— Голову долой.

— Логично.

— Вы не позвонили, — заявил вдруг Генри обвиняющим тоном.

— Я звонила. Вас не было.

— Я вас ждал весь уикенд.

— Но я не знала, где вы.

— Я оставил название отеля в театре.

— Не знала. А вы почему не позвонили?

— Звонил. Вас не было.

— Я ждала звонка весь уикенд. — На два часа она отлучалась к Энн. — Хотела, чтобы вы меня подбодрили.

— Но вы же знаете, что…

— Вы понимаете, почему меня нужно подбодрить?

— Но может быть, это меня нужно подбодрить?

— Вас точно надо подбодрить. — Сара засмеялась «своим» неразделенным смехом. Она любила Генри за то, что он не понимал значения ее слов. Или делал вид, что не понимает.

— И я обрадовался, что вас не оказалось на месте, потому что я… был пьян.

— Я знаю. Я тоже.

Затем Генри вдруг неожиданно сообщил:

— Я, знаете ли, весьма даже женатый господин, Сара.

— Это для меня не новость.

— Неужто? — Он рассмеялся. — И даже знаете, что у меня есть кроха-сын?

Сара засмеялась, чувствуя, как между ними вздымаются штормовые волны Атлантики.

— Сара, знаете, для меня ничего, абсолютно ничего нет на свете более важного, чем этот крохотный комочек мяса.

— И какое отношение это имеет к…

— Всякое разное. Любое, — вздохнул он.

В зале актеры и музыканты боролись, толкались — в общем, валяли дурака, снимая рабочее напряжение. Сара наклонилась к Генри и поцеловала его в губы — прощальный поцелуй, хотя он мог этого и не понять. Поцелуй этот известил их о том, что они потеряли в прошедший уикенд.

— Моя семья прибудет в Квинзгифт на «ЖюЛи».

— Что ж, приятно проведем время.

— Не думаю… Нет, не думаю.

"Они одновременно откинулись назад, направив все внимание на дурачества исполнителей. Руки их, опирающиеся о столешницу, соприкоснулись на протяжении от запястья до плеча.

Позже к Саре подошла Сюзан, спросила, посетит ли на этой неделе репетиции Стивен («мистер Эллингтон-Смит»).

— Непременно узнаю, — пообещала Сара тоном доброй тетушки.

— Надеюсь, он появится, — пробормотала девушка тоном избалованного ребенка, весьма подходившим к ее манере держать себя.

Сара позвонила Стивену и сообщила, что Жюли желает его лицезреть.

— Вы передаете это по ее поручению?

— Можно считать именно так.

— Что, она в меня влюбилась?

— Полагаю, ваше чутье вам подскажет лучше, чем я.

— Ну, я все равно собираюсь… Соскучился по вас, Сара.

Во вторник в церкви появился Эндрю. Он прибыл прямо из аэропорта, бухнул на пол чемодан, отсалютовал Генри и подошел к Саре. Сел рядом, энергичный, сосредоточенный. Эндрю провел шесть недель в холмах Южной Калифорнии, где изображал мелкопоместного копа в фильме о нелегальных иммигрантах из Мексики. Абсолютно чужеродным казался он в старом добром английском интерьере.

— Готовы поблагодарить меня за цветы?

— Однажды и вправду была готова.

Эндрю положил перед ней бланк. Отель. Номер комнаты. Номер телефона.

— Даю вам это, потому что сейчас начнется. Позвоните мне, Сара?

Она улыбнулась ему.

— Только не эта улыбка, прошу вас.

С беспутным поклоном, одолженным из комедии времен Реставрации, он направился к труппе. Началась работа над вторым действием.

Стивен появился в четверг перед общим прогоном пьесы. На четверг намечен отъезд в Квинзгифт. В четверг вечером генеральная, затем традиционный отдых в пятницу. Премьера состоится в субботу.

В среду все прошло хорошо, хотя после леса на юге Франции ветхий церковный интерьер создавал фон настолько жалкий, что возникли сомнения относительно проката в Лондоне вообще. Трудности казались настолько непреодолимыми, что поневоле заговорили о поездке во Францию следующим летом.

Стивен и Сара сидели вместе. При первой же возможности подошла Сюзан, подсела к Стивену, заговорила о своей роли, поглядывая на него с тревожным любопытством. Его лицо особенной радости от общения с нею не выражало, однако, разумеется, он учитывал, какую роль эта девушка играла, и наблюдал за нею внимательно. Как обычно, сидел Стивен солидно, внушительно, внимательно следил за каждым словом и движением. Внимание это, однако, давило и отдавало угрозой. Сюзан, по общему мнению, оказалась идеальной Жюли. Как только она входила в роль, бесследно исчезал напускной налет капризного подростка, характерный для ее поведения вне сцены. Она подошла к Стивену, разумеется, желая услышать похвалу, и хотя так оно и произошло, но похвалой этой он ее удовлетворил не вполне.

Затем Стивен и Сара вышли из церкви на набережную, не ища укрытия в тени. По каналу сновали прогулочные катера, от них увиливали утки, качаясь в волнах, как резиновые игрушки в детской ванночке. Ближе к берегу, в спокойной воде они ныряли, переворачивались, задирая вверх розовые перепончатые лапки.

— Не знаю, Сара, — наконец нарушил молчание Стивен. — Правда, не знаю. Пожалуй, я сдаюсь. — И с иронической извиняющейся улыбкой он отправился ловить такси на Пэдингтон.

Генри увидел, что она осталась одна, пригласил на ланч.

— Вам, конечно, не понять насчет моего малыша.

— Разумеется, я понимаю. Вы стараетесь дать сыну то, чего вам самому не хватало.

— И все?

— И оградить от того, чего вам с лихвой хватило. От житейских ужасов.

— Ужасов?

— Ужасов. От того, что нами управляет.

— Давайте, по крайней мере, перекусим.

Их охватила блаженная легкость, как будто они вышли из душной прокуренной каморки на свежий воздух. После ланча Генри ушел, а Сара направилась к автобусной остановке, внезапно обнаружив рядом Эндрю.