Марта почувствовала ее душевные муки, налила ей стакан какой-то имбирной настойки, гладко улегшейся в желудке.

– Где мой мальчишечка? – шепотом спросила она.

– Он рядом, Эсси, совсем рядом с тобой. Ты всегда будешь ощущать его близость. Он очень любил тебя. Его последние мысли были о тебе.

– Но он в мире с собой, не тревожится?

– Успокоение придет к нему, когда кое-что будет исправлено.

– Что будет исправлено?

– Когда будет правильно сделано то, что должно быть сделано, и когда оно останется в прошлом. Просто запомни сердцем эти слова. Настанет день, и все наладится, весь порядок вещей.

– Не понимаю я, что ты мне говоришь, – разрыдалась Эсси.

– Будь терпелива. Фрэнк рядом. Он утешит тебя.

Эсси снова и снова повторяла ее слова, пытаясь сложить из них что-то, подвластное ее разуму, но ничего не получалось, и она снова расплакалась.

– Оба моих сына ушли, дочку пришлось отослать, как же нам жить теперь?!

– Всему свой черед, Эсси. Просто жди. Делай сначала один шаг, за ним другой. Вот так, день за днем ты и выкарабкаешься, – утешала Марта.

И вот дорожка начала полого спускаться к Вест-Шарлэнду, и Эсси почувствовала, что она не одна. На секунду ее охватил страх, и она обернулась.

– Кто здесь? А ну, не балуй! – вскричала она.

Вокруг никого не было, но вдруг ей показалось, что в сумраке перед ней бредет какая-то фигура. Одинокий путник шел не торопясь, понуро ссутулив плечи.

– Луны-то сегодня нет, зато вон сколько звезд высыпало! – окликнула она его.

Фигура не останавливалась, продолжала идти, человек был погружен в свои невеселые думы.

Да, наверное, просто какой-то сосед, решивший, что не желает больше знаться с семейством Бартли. Ничего, скоро перекресток, и там она получше его разглядит, увидит, кто же это не хочет даже поздороваться с ней. Фигура двигалась вперед и вперед, Эсси шла следом и совсем запыхалась, стараясь не отставать. Потом все же остановилась перевести дыхание, а когда, растерянно моргая, подняла глаза, фигура растаяла. Поблизости не было ни калитки, ни косой тропки, и все же фигура исчезла. Что ж, хоть не обругал. А то ведь она уже и к такому начала привыкать – засидятся в пабе и тянутся к их крыльцу помочиться, вон и вонять начало.

Как же быть, что делать, если заказов в кузнице и вовсе не будет? Все продать, поступить на фабрику? Или вернуться в прислуги? В ночной тьме будущее казалось ей таким призрачным, таким неопределенным, и все же она должна постараться схоронить в сердце слова Марты.

Все наладится, порядок вещей восстановится. Как же такое может быть? Жизнь их разбита, семья разрушена.

Сельма сидела у окна спальни и глядела на серую от пыли изгородь и веревку с выстиранным бельем. Дальше, за изгородью, виднелись покатые крыши и закопченные трубы, темные каменные дома светились окнами, а очертания холмов вдалеке успокаивали душу – казалось, в них таится какое-то волшебство. Сможет ли она когда-нибудь привыкнуть к почерневшему камню и беспорядочному нагромождению домов, дребезжанию трамваев по Мейн-роуд? Ей казалось, ее засасывает в пучину отчаяния. Оттого, что ей приходится остаться в этом чужом городе, она чувствовала себя совершенно беспомощной.

Да нет, Сэм и Рут – просто сама доброта, они так ласковы с ней. Спаленка ее малюсенькая, но очень уютная – и коврик на полу, чтобы босым ногам было тепло, и камин, и маленькая книжная полка, и комодик, и даже миниатюрное бюро с письменными принадлежностями… Вот только кому ей теперь писать?

Мэриголд ясно дала понять, что не будет по ней скучать:

– Ничуть не удивлена, что ты решила уехать. И на твоем месте я бы не торопилась возвращаться.

– Но почему? Что я такого сделала? – спросила ее Сельма, страстно желая хоть что-то понять.

– Не мое это дело – объяснять тебе. Да я уверена, ты и сама все прекрасно знаешь. Наша деревня не потерпит предателей.

– Предателей? Это кто же предатель? – растерянно спросила она, но Мэриголд лишь фыркнула и пошла прочь.

Сельма бросилась домой, надеясь, что мать объяснит, в чем дело.

– Почему мы предатели?

– Не обращай внимания, родная. Никто не предатель. Наши соседи просто, как обычно, сложили дважды два и получили пять. Бартли нечего стыдиться. Наоборот, мы можем держать голову высоко. И мы защитим нашу правду.

Мама говорила что-то невнятное, однако же это что-то заставило родителей отправить ее из деревни в город. Поэтому, едва приехав, она тут же набросилась на тетю Рут:

– Почему я здесь?

– Потому что тебе пора попробовать другой жизни, поглядеть, как живет город, отвлечься от тяжелой работы. Мы хотим, чтобы ты стала леди, чтобы ты больше увидела, чтобы у тебя появилось больше возможностей, – засуетилась вокруг нее Рут, не давая и слова вставить. – Ну, а сначала мы с тобой съездим в магазин, купим тебе несколько платьев, чтобы ходить в церковь, и я научу тебя ездить в трамвае. Покажу тебе все наши красивые дома. Потом отправимся на рынок в Киркгейт, потом в Свон-аркейд, погуляем в Листер-парке, там играет духовой оркестр. Тебе наверняка понравится!

Жили они в пригороде, совсем не таком богатом, как Хитон-парк, где красовались особняки богатых торговцев шерстью – настоящие каменные дворцы с башенками и железными воротами; нет, здесь была аккуратная улочка сдвоенных домиков с уютными комнатками и газовыми фонарями, отбрасывавшими вокруг себя теплый свет. У них был большой мраморный камин, в котором Элис, служанка, жившая в спальне на чердаке, день и ночь поддерживала огонь.

Рут любила домовничать, целыми днями что-то прибирала, протирала, каждой вещице было уготовано свое место, все, что может запылиться, заботливо поставлено на вязаные подставочки и прикрыто кружевными салфеточками. Она так гордится нарядными фигурками в буфете – пастушка и прелестные чашечки с блюдечками. Свадебный фарфоровый сервиз стоит только для украшения, чтобы не дай бог ни один предмет не разбился. Окна в гостиной занавешены кружевным тюлем и задрапированы бархатными портьерами тягуче-медового цвета с золотистой бахромой в тон.

Дядя и тетя были прихожанами Уэслейской церкви – это было кирпичное прямоугольное строение с галереей вдоль второго этажа и величественным органом посредине. Нравы в приходе были гораздо более вольными, чем те, к которым привыкла Сельма, – тут носили яркие шляпки и жизнерадостно улыбались, несмотря на то, что многие были в трауре. На территории церковного сада были теннисный корт и закрытое просторное помещение, в котором попеременно проводились концерты, занятия воскресной школы и разнообразные собрания. Все было совсем иначе, чем в шарлэндском приходе.

Иногда по воскресеньям сюда приезжали проповедники из других приходов, по вечерам их угощали чаем за обеденным столом, хрустящие белые скатерти были заставлены домашней выпечкой и чайниками с крепкой заваркой. Тетя Рут в поте лица развлекала их беседой, когда требовалось светское участие.