Испытание было назначено на полдень. Солнце взбиралось по небу все выше и выше, а тень от столба становилась все короче и короче.

Порядка в толпе не было. Она колыхалась, словно море, и вместе с ней колыхались пленники. Всю ночь они строили предположения о том, что ждет их утром. Ничем другим заниматься они не могли, поскольку в хижине вместе с ними коротали ночь шестеро коренных жителей с копьями. Маввей пытался задирать их, но то ли нервы у них были крепче, чем у рыцаря, то ли он плохо говорил на их языке, но ссоры не получилось. Переводчики с них стащили еще вечером, и теперь они не могли ни говорить с благородным рыцарем о превратностях судьбы, ни понимать, о чем говорят дикари. По старой памяти Маввей еще обращался к колдунам, но те только улыбались. После их улыбок — явно ведь ничего не понимают, дураки, — он начинал ругаться.

Об этих дикарях ходили разные слухи. Дурбанский лес был местом диким, и люди тут жили дикие. За те сорок лет, что Империя пыталась прибрать к рукам его немереные богатства, двум императорам удалось сделать немногое. По существу, ничего. Дикари, кочевавшие по лесу, были воинственны, и экспедиции, как Императора, так и альри-гийцев, тоже пытавшихся прибрать лес к своим рукам, обычно ничем существенным не заканчивались — сжигалось несколько хижин, убивалось или бралось в плен несколько дикарей, и все… Единственным серьезным достижением и оплотом власти Империи на болотах был Императорский драконарий в самом начале Замской трясины недалеко от имперского города Гэйля.

В Керрольд иногда заходили лучники и копейщики Синей роты, охранявшие драконий питомник, и Маввей кое-что знал о дикарских обычаях. Как раз это знание и заставляло его нервничать.

Тень от столба стала овалом и наконец исчезла. Она стала темной полоской вокруг его основания. Верховный жрец взмахнул руками, и шум стих, словно его обрубили. Несколько мгновений висела тяжелая тишина, и вдруг одинокий голос, не выдержавший скопившегося напряжения, вскрикнул:

— Бали! И вся толпа подхватила одинокий крик:

— Бали! Бали! Бали! Горло Бали вздулось. Сергею даже показалось, что глаза жреца загорелись веселым безумством. Он издал высокий воющий звук. Толпа рухнула после взмаха его руки, словно трава под косой. Лица уткнулись в песок, вздувая над каждой головой фонтанчики пыли. Пленники остались стоять. Теперь их было пятеро. Еще двоих к ним присоединили сегодня утром. Эти тоже лежали на животах, переполненные почтением к церемонии. Мартин знал, что такое массовый психоз. Приходилось сталкиваться. Он перевел взгляд на жреца.

За его спиной стояло что-то угловатое. Ветер раскачивал шкуры, закрывавшие его от взглядов непосвященных.

Двое молодых жрецов, приплясывая, приблизились к нему И резко сорвали покрывало.

Простершаяся перед ним толпа, услышав шелест спадающей завесы, ахнула, и на этот раз в общем «ахе» было на два «аха» больше. «Новгородцы». присоединились к дикарям. Мартин зажмурился, не веря своим глазам, а Сергей присвистнул от удовольствия.

— Говорил же я тебе, Фома неверующий… — радостно сказал он.

Мартину ничего не оставалось, кроме как согласиться с инженером:

— Да уж. Если у них есть это, то почему бы не быть и всему остальному?

То, что он видел перед собой, не укладывалось в его сознании. Посреди туземного поселка, заляпанный грязью и кровью, стоял деструктор-утилизатор «ДУ-82-Тилли». Не самоделка какая-нибудь, собранная из обломков, а добротный серийный агрегат, точно такой же, какой стоял у них на «Новгороде» и использовался для утилизации отходов. Сергей смотрел на него как на старого знакомого. Деструктор был тут единственной вещью, которая была настоящей и на фоне которой ни Бали, ни дикари, ни даже благородный Хэст Маввей Керрольд не существовали, терялись, как вещи совершенно невозможные и потому не существующие в природе…

Пока он осмысливал все это, церемония испытания началась.

Первого испытуемого подвели к загрузочному люку, без лишних разговоров втолкнули внутрь и умело задраили люк.

Только тут до Сергея дошло, что за испытание приготовил для них главный жрец. Волосы зашевелились у него на голове. Он посмотрел на Мартина, надеясь, что тот понял все это как-то иначе, но его ждало разочарование. Мартин все понял так же, как и он. То, что они видели, не допускало двойного толкования.

Час назад он уже испытал это чувство, когда во время церемониального марша к святилищу процессия миновала большое, сплошь вытоптанное поле, по которому перекатывались пышущие жаром Волосатые Муравейники — точно такие же, каких они видели после переправы через реку два дня назад. Тогда ему показалось, что эта поляна и будет их испытанием. Эта мысль вселила в него такой ужас, что он чуть не переломил копье, на котором висел, но тогда все обошлось… Обошлось, чтобы привести его сюда. На этот раз надежды уже не оставалось. Бали воздел руки к небу.

Сергей прекрасно понимал, что сейчас произойдет внутри деструктора. Пройдет секунда, и человек внутри него станет светом, превратится в прах в дикой пляске взбесившихся атомов. Он поежился, словно уже сейчас почувствовал, как в спину врезаются жесткие ребра излучателей. Самое смешное было то, что, будь у него свободны руки, он в одну секунду усмирил бы этот агрегат, но этого шанса у него не было — и руки, и ноги дикари связали так тщательно, словно уже давно догадывались о том, что на «Новгороде» у пришельцев стоит точно такой же жертвенник и сам Сергей там является главным жрецом и жертвоприносителем.

Он посмотрел на Мартина. Тот тоже понял, через что им предстоит пройти. Хэст, напротив, не понимал ничего. Но он видел бледные лица чародеев. Они говорили о том, что их ждет, лучше всяких слов. Он перестал дергаться.

Надежда покинула его.

— Надо было ночью бежать, — обреченно сказал он. Его никто не понял, но это было не важно. Он вспомнил прошлую ночь, дикарей с копьями… Конечно, бежать нужно было ночью, только вот возможности сделать это у них не было.

Бали кончил молиться и простер руки к утилизатору. Песня или тихое завывание, носившееся в воздухе, смолкло. Над ним вспыхнула красная лампа, коротко рявкнула сирена, и вновь стало тихо.

Сергей еще не потерял надежды. В его голове полупрозрачными колесами вертелись мысли, то вытаскивая на белый свет надежду, то обдавая ужасом отчаяния. С неизменной регулярностью этот поток возвращался к одной мысли: «Где же этот сукин сын Жо? Почему медлит?»

Бали закричал, резко ткнув рукой в их сторону. Около него вьюном ходил одноглазый, что-то доказывая, но Бали засмеялся, дернул головой, и того оттеснили опоясанные шкурами жрецы. Их заступник угрожающе кричал, но его никто не слушал. Сергей дернулся, чувствуя, как надежды обращаются в пепел. Он понял, что все кончилось. Ум сказал ему об этом. Ужас не мог терзать его так долго, и он стал спокоен.

«Только чудо, — подумал он, — только чудо…» В опустошенной ужасом голове эта мысль нашла свой отклик.

«Я чудо!» — отозвался ему из недавнего прошлого голос Мартина. Сердце стукнулось о ребра, возвращая его к жизни.