— Так, — обронил Пафнутьев. — Дает показания, говоришь?

— Больше молчит, усмехается, но иногда и словечко обронит.

— Значит, этот тип дает показания? — в который раз спросил Пафнутьев.

— Ну я же сказал! — с раздражением ответил Шаланда, опять обидевшись.

— Хорошо, — тихо проговорил Пафнутьев. — А теперь слушай меня. Шаланда, внимательно. Не перебивай, только слушай... Значит так, ты сейчас положишь трубку и тут же дуй в кабинет, где этот тип сидит с твоим дознавателем, или как там его... И прихвати с собой еще кого-нибудь!

— Давай, Паша, давай... Я слушаю тебя, — в голосе Шаланды появились благодушные нотки. Как только он уловил беспокойство, тревогу, озабоченность Пафнутьева, сразу же стал снисходительным, готовым выслушать, посочувствовать, при возможности даже помочь.

— Шаланда, заткнись и слушай! Ты берешь трех ребят и входишь с ними в кабинет, где идет допрос. И тут же занимаете боевую позицию. Один у окна, второй у двери, третий стоит рядом с типом. Вы должны блокировать все пространство кабинета. Понял? Только так. И сию же секунду. Не забудь про наручники. Пойми — я не шучу и не паникую.

— Паша, погоди! — забеспокоился Шаланда, но все еще отказываясь осознать опасность. — Дело в том, что кабинет...

— Заткнись, Шаланда, Я мчусь к тебе. Возьми с собой не три человека, возьми с собой пять человек. И вваливайтесь в кабинет. Блокируйте все пространство, наваливайтесь впятером на этого типа и надевайте наручники! — воскликнул Пафнутьев, чувствуя, что Шаланда все еще колеблется. — Когда-то ты, Шаланда, не пожелал меня послушать, прости, что напоминаю. Послушай меня сейчас. Я бросаю трубку и несусь к тебе. Если это тот человек, которого я ищу, то твоя жизнь в опасности, Шаланда.

— Ну, хорошо, хорошо...

— Он тешится с вами, Шаланда! Он забавляется.

— Не понял! — Пафнутьев, кажется, увидел, как горделиво распрямился на стуле Шаланда, уловив, что кто-то не очень серьезно к нему относится.

— А когда ему эти забавы надоедят, он уложит вас всех и выйдет через парадную дверь. И уедет на твоей машине, Шаланда.

— Да ну тебя, Паша!

Пафнутьев не стал отвечать. Бросив трубку, он снова открыл сейф, наспех влез в кожаную упряжь ремней, которые позволяли носить пистолет под мышкой, и, набросив пиджак, схватив в руку плащ, выскочил в коридор. Машина прокурора оказалась на месте и он с разгона плюхнулся на сидение рядом с водителем.

— Двенадцатое отделение милиции! Быстро!

— Анцыферов сказал, чтоб я подождал, он, вроде, собирается...

— Плевать мне на Анцыферова. Я ему потом все объясню.

— А мне нагоняй?

— Если ты сию секунду не сдвинешься с места, я выкину тебя из машины.

— Понял, — сказал водитель и через минуту машина уже неслась по проспекту, повизгивая тормозами на крутых поворотах. Машины шарахались в стороны от этой ополоумевшей черной «Волги» и Пафнутьев видел, как матерились водители «Жигулей» и всех этих разношерстных иномарок, когда им приходилось уступать дорогу, тормозить, съезжать чуть ли не на тротуар.

Пафнутьев опоздал.

Когда он вошел в отделение, навстречу, по длинному тусклому коридору шел Шаланда с извиняющейся улыбкой. Правой рукой он придерживал припухшую щеку, а в левой беспомощно позвякивали теперь уже ненужные наручники. Увидев Пафнутьева, он еще издали развел руки в стороны — вот так-то, брат, вот такие у нас тут дела. Остановившись у своего кабинета. Шаланда приглашающе раскрыл дверь — входи, дескать. Пафнутьев с интересом заглянул. Правильно, примерно это он и ожидал увидеть — стол перевернут, пол усеян бумагами, голубоватыми бланками протоколов, в углу свалены деревянные рейки — все, что осталось от стула. У окна на полу — россыпь битого стекла — то, что совсем недавно было окном.

— Вот так, Паша, — горестно проговорил Шаланда, с трудом ворочая языком.

— Что произошло?

— Мы его допрашивали...

— А он?

— Сначала ничего, а потом, вроде как засобирался куда-то. Мы, конечно, возражали, но он нас не послушался.

— Ты все сделал, что я тебе советовал?

— Все, Паша, в точности, все твои указания мы выполнили, — в голосе Шаланды была не только горестность, но и лукавство. Дескать, не одни мы виноваты, и ты, Паша, нам кое-что советовал.

— Сколько человек ввел в кабинет?

— Я вошел, со мной еще один парень, неплохой парень, семьянин...

— А я сказал — пятеро. Я был прав?

— Да, Паша, как всегда.

— Почему не послушал?

— По глупости, Паша, по самонадеянности. Происшедшее, видимо, произвело на Шаланду столь гнетущее впечатление, что он забыл о своих обидах, о своем неуправляемом самолюбии.

— Ты был прав, Паша, — повторил Шаланда, кисло улыбаясь и растерянно оглядывая свой разгромленный кабинет.

— А ты? — резко повернулся к нему Пафнутьев. — — А л не прав... Как всегда, — Шаланда опять попытался улыбнуться, но перекошенная щека придала ему столь горестное выражение, что Пафнутьев сжалился.

— Ладно, рассказывай.

— Ты все знаешь, Паша... Все получилось так, как ты сказал по телефону. Когда мы с дежурным вошли, нас оказалось трое... Как ты и посоветовал, я остановился в дверях, а дежурный блокировал окно...

— А на фига было его блокировать, если оно забрано решеткой из арматурной проволоки?

— Ты же сам сказал, Паша, — ответил Шаланда с уже привычной обидой. Значит, начал приходить в себя. — Допрос вел капитан Космынин...

— Где он?

— Мы отвезли его домой.

— Ясно, — вздохнул Пафнутьев. — Дальше.

— Когда этот тип увидел у меня в руках наручники... С ним что-то произошло... Паша, с ним случилось что-то совершенно невероятное... На стуле сидел спокойный молодой человек, скромно так, достойно держался... Посмеивался, рассказывал, с кем подрался, из-за чего... Тот о его маме сказал нехорошее... Как я понимаю, по матушке его послал... А этот тип по глупости все отнес к своей маме... В общем, понимаешь. И вот я вхожу с наручниками, и он на моих глазах превращается в какое-то дикое чудовище.

— А где дежурный, с которым ты вошел?

— В туалете... Примочки делает. Наверно, ему придется недельку-вторую на больничном побыть... У него такой вид, что его можно только в ночные засады посылать.

— Почему?

— Чтобы люди его не видели, чтобы дети не пугались, — Шаланда опять скривился в страдальческой улыбке.

— Значит, вы вошли в кабинет, постояли, потом ты вынул из кармана наручники.

— Да, все так и было. Я, честно говоря, вначале подумал, что ты слегка паникуешь, когда сказал, чтоб мы входили числом не менее пяти... Паша, это не человек. Это зверь. Это самый настоящий зверь. Я так говорю не потому, что сравниваю его со зверем, нет, я не сравниваю. Он действительно, в самом полном и прямом смысле слова зверь.