облегчения, — но это не означает, что я сказал неправду, или что был неискренним, когда это говорил.

— Да, не означает.

— Ты думаешь, они меня отпустят?

— Без понятия, патера. И Песок не знает. — Кремень в усмешке откинул голову назад. — Вот почему он разрешил показать тебе это, сечешь? Если бы он был уверен, что шишки освободят тебя, он бы освободил тебя сам и никому ничего не сказал. А если бы он был уверен, что тебя посадят под замок, ты бы сейчас сидел в запертой темной комнате, есть у нас такая; могет быть, он дал бы тебе полную бутылку воды, потому что ты ему понравился. Но ты сказал, дескать, мы должны послать за твоим адвокатом, и Песок не знает, что скажет майор; так что он дал тебе немного почиститься и обращается с тобой вежливо, хотя и приказал мне не спускать с тебя глаз.

— Он даже разрешил мне сохранить мой игломет — ну, не совсем мой, его ссудил мне друг; очень добрый поступок с его стороны. — Шелк заколебался и заговорил только потому, что этого потребовала его совесть. — Возможно, я не должен говорить этого тебе, сын мой, но разве ты не рассказал мне много такого, что хотел бы узнать шпион? Я не шпион, а лояльный гражданин, как и сказал тебе раньше; и именно поэтому меня тревожит то, что настоящий шпион мог бы узнать кое-что из того, что знаю я. Например, то, что наша армия насчитывает семь тысяч человек.

Кремень облокотился на стеллаж.

— Не кипятись. Будь я просто каким-нибудь болваном, разве меня бы разбудили и сделали ОК, как ты считаешь? Я сказал тебе только одно — хрен ты возьмешь это место. Пускай шпион возвращается домой и расскажет об этом своим боссам. Вайрону от этого не убудет. И я не просто сказал тебе, я еще и покажу, что у Вайрона есть семь тысяч медных, которых можно разбудить в любой день недели. Насколько мы знаем, никакой другой город в этой части Витка не обладает и половиной такого. Так что им лучше оставить Вайрон в покое, и, если Вайрон скажет писать кипятком, им лучше выпустить целый фонтан.

— То есть то, что ты рассказал мне, не подвергает меня еще большей опасности? — спросил Шелк.

— Ни на каплю. Все еще хочешь посмотреть резерв?

— Конечно, если ты все еще хочешь показать его мне. У меня вопрос: почему вы вообще интересуетесь шпионами, если не возражаете против того, что какой-нибудь шпион — повторяю, я нет — может легко пробраться сюда?

— Потому что это не то, что ищут шпионы. Иначе мы бы тут носились как угорелые, выискивая их и посылая обратно. Они хотят знать, где собирается наше правительство.

Шелк вопросительно посмотрел на него:

— Где собирается Аюнтамьенто?

— Да, сейчас оно.

— Мне кажется, что то место еще более защищено, чем этот штаб. Если так, то в чем смысл?

— Да, защищено, — ответил Кремень, — только по-другому. Иначе его было бы легко найти. Ты видел меня и видел сержанта. Как ты думаешь, патера, мы по-настоящему крутые металлические парни?

— Да, еще бы.

Кремень поднял очень впечатляющий кулак.

— Ты бы мог побить меня?

— Конечно, нет. Я уверен, что ты очень быстро убьешь меня, если захочешь.

— Могет быть, ты знаешь био, который думает, что могет?

Шелк покачал головой:

— Из всех био, которых я знаю, самый большой — мой друг Гагарка. Он выше меня и намного крепче сложен. К тому же он опытный боец; но я уверен, что ты легко победишь его.

— В кулачном бою? Можешь ставить на меня, я выиграю. Сломаю ему челюсть первым же ударом. Ты помнишь это? — Кремень указал на блестящую царапину, оставленную иглометом Гиацинт на его камуфлированной груди. — Но скажи мне, что было бы, если бы мы оба имели карабины?

— Не думаю, что у Гагарки есть такой, — осмелился сказать Шелк, дипломатично.

— Допустим, что Вайрон даст ему карабин вместе с ящиком пуль.

— В таком случае, по-моему, все будет зависеть от удачи.

— У этого твоего Гагарки есть много друзей, кроме тебя, патера?

— Да, я уверен. Есть человек по имени Мурсак — он даже больше, чем Гагарка, и я должен был подумать о нем. И одна из наших сивилл тоже, без сомнения, его друг.

— Оставим ее в покое. Предположим, я должен был бы сражаться с тобой, с Гагаркой и с этим другим био, Мурсаком, и вы все трое имели бы карабины.

— Тогда возможен любой исход, — сказал Шелк, стараясь не обидеть огромного солдата.

Кремень выпрямился, шагнул к Шелку и навис над ним:

— Ты прав. Могет быть, я убью вас троих, могет быть, вы убьете меня, и даже не получите ни одной царапины. Но что, по-твоему, самое вероятное? И я тебе говорю, что если ты соврешь, то я к тебе буду относиться по-другому, чем сейчас; так что как следует подумай, прежде чем отвечать. Итак. Трое вас против меня одного, все с карабинами. Что будет?

Шелк пожал плечами:

— Ну, если ты настаиваешь. Я, конечно, не слишком много знаю о сражениях, но мне кажется вполне вероятным, что ты убьешь одного или двух из нас, но и сам будешь, как говорится, по ходу убит.

Кремень опять с усмешкой откинул голову назад:

— Ну, тебя нелегко запугать, а, патера?

— Напротив, я — довольно робкий человек. И боялся, когда говорил — и все еще боюсь, — но я сказал тебе то, что ты просил, правду.

— Сколько био в Вайроне, патера?

— Не знаю. — Шелк замолчал, потирая щеку. — Интересный вопрос! Никогда не думал об этом.

— Я уже понял, что ты умный человек, и я очень давно не был в городе. Сколько, по-твоему?

Шелк продолжал гладить щеку.

— В идеале мы — Капитул, я имею в виду — должны иметь один мантейон на каждые пять тысяч жителей, а в наше время почти все жители био, хэмов осталось намного меньше, скорее всего один к двадцати. Как мне представляется, всего в Вайроне сто семнадцать действующих мантейонов. Во всяком случае, так было, когда я учился в схоле.

— Пятьсот пятьдесят пять тысяч, семь сотен и пятьдесят, — сказал ему Кремень.

— Но настоящее соотношение намного больше. Безусловно, выше шести тысяч, и, скорее всего, где-то между восьмью и девятью.

— Хорошо, пусть будет шесть тысяч био на мантейон, — решил Кремень, — поскольку ты в этом уверен. И это дает нам семьсот две тысячи био. Предположим, что половина из них дети, верно? А половина из оставшихся — женщины,