— Да, как ни жаль, если его только удар не хватил от таких новостей. — Раскат хохота, последовавший за словами Джеймса, перешел в песню «Стальные сердца», которая проводила Лоуренса через весь парк.

К восходу солнца запасник наполовину опустел. Спать никто уже не ложился, и всеобщее возбуждение дошло чуть ли не до истерики — нервы, натянутые до предела, с трудом переносили нежданную радость. Лентон даже не пытался призвать подчиненных к порядку и притворился близоруким, когда они хлынули в город — поделиться вестью с мирными жителями.

— Какой бы план вторжения ни выдумал Бонапарт, теперь о нем можно забыть, — заявил Чинери вечером. Капитаны стояли на балконе, а внизу толпились вернувшиеся из города. Все пьяные в дым, но слишком счастливые, чтобы затевать ссоры. Наверх долетали обрывки песен. — Хотел бы я видеть его лицо.

— Мы, видимо, были о нем слишком высокого мнения. — Лентон, хорошо угостившийся портвейном, был румян и доволен собой. Его решение отправить Эксидиума в Кадис оказалось верным и послужило немалым вкладом в победу. — Ясно, что на море он воюет хуже, чем на земле или в воздухе. Непосвященному человеку трудно понять, как могли тридцать три корабля так легко уступить двадцати семи.

— Но почему же его воздушное подкрепление так запоздало? — с недоумением спросила Харкорт. — Всего десять драконов, и половина из них, как говорит Джеймс, испанские. В Австрии у него вдесятеро больше. Неужели он так и не отправил никого с Рейна?

— Я слышал, что перелет через Пиренеи чертовски труден, хотя сам ни разу не пробовал, — сказал Чинери. — Однако причина, мне думается, не в этом. Он просто счел, что Вильнёву помощь не требуется, и оставил драконов отъедаться в запасниках. Думал, что Вильнёв пройдет сквозь Нельсона, потеряв разве что парочку кораблей. Ждал свой флот со дня на день, недоумевая, куда же тот подевался, а мы все это время попусту грызли ногти.

— Теперь ему не на чем перевезти свою армию, — добавила Харкорт.

— Сошлюсь на слова лорда Сен-Винсента: «Я не говорю, что вторжение невозможно, я говорю лишь, что они не могут вторгнуться с моря», — с усмешкой процитировал Чинери. — А если Бонапарт задумал взять Британию с сорока драконами, милости просим. Не зря же ребята из ополчения понатыкали столько пушек. Жаль будет, если их труды пропадут впустую.

— Я бы, признаться, не отказался от случая преподать этому негодяю еще один хороший урок, — сказал Лентон. — Но он не настолько глуп. Удовлетворимся тем, что честно выполнили свой долг, и предоставим австрийцам утереть ему нос. Все его надежды на вторжение рухнули. — Адмирал допил свой портвейн и добавил: — Боюсь, однако, что нам придется принять решение относительно Шуазеля. Он нам больше не нужен, и тянуть незачем.

Наступило молчание. Харкорт издала звук, напоминающий всхлип, но не сказала ни слова против и лишь спросила на удивление ровным голосом:

— Вы уже решили, как поступить с Прекурсорисом?

— Отправим его на Ньюфаундленд, если он согласится. Им там нужен производитель, а характер у него как будто не злобный. Во всем виноват один Шуазель. Чертовски жаль, конечно, и наших зверей это очень расстроит, но делать нечего. Лучше не откладывать и покончить с этим завтра же утром.

Шуазелю дали краткое свидание с Прекурсорисом. Большого дракона, опутанного цепями, с двух сторон охраняли Максимус и Отчаянный. Лоуренс чувствовал, как дрожит его дракон, вынужденный присутствовать при этой сцене. Прекурсорис горестно мотал головой, пока Шуазель убеждал его принять предложение Лентона. Но в конце концов затих, изобразив что-то вроде кивка, и Шуазель прижался щекой к его носу.

Конвоиры вышли вперед. Прекурсорис попытался рвануть их когтями, но цепи удержали его. Когда Шуазеля повели прочь, дракон испустил душераздирающий крик. Отчаянный с тихим стоном припал к земле, а Лоуренс — к его шее.

— Не смотри, голубчик, — сдавленным голосом уговаривал капитан. — Еще миг, и все будет кончено.

Прекурсорис вновь закричал и тяжело рухнул наземь, как будто вся жизнь ушла из его тела. Лентон жестом отпустил стражу.

— Летим, — сказал Лоуренс, и Отчаянный, взмыв над виселицей, понесся в сторону моря.

— Лоуренс, можно мне перевести сюда Максимуса и Лили? — спросил со своей обычной резкостью Беркли, явившись без предупреждения к ним на луг. — Места у вас достаточно.

Лоуренс посмотрел на него, не понимая. Отчаянный лежал все такой же несчастный, спрятав голову под крыло. Они несколько часов летали вдвоем над океаном. В конце концов Лоуренс, опасаясь, что Отчаянный совсем выбьется из сил, попросил его повернуть назад. Сам он чувствовал жар и ломоту во всем теле, точно его лихорадило. Ему уже доводилось видеть, как вешают осужденных — такова суровая действительность флотской жизни, — и Шуазель заслужил свою участь больше, чем многие моряки. Лоуренс не знал, почему именно эта казнь подействовала на него так тяжело.

— Как хотите, — сказал он вяло и снова уронил голову.

Вверху зашумели крылья, и Максимус, ненадолго заслонив солнце, хлопнулся рядом с Отчаянным. За ним последовала Лили. Все трое образовали тесную кучку. Отчаянный, немного разжавшись, свился с обоими, а Лили окутала всю компанию своими большими крыльями.

Беркли привел Харкорт и усадил ее, безвольную, рядом с Лоуренсом. Потом сам грузно опустился на траву и молча передал по кругу бутылку. Неразбавленный ром сразу ударил в голову Лоуренсу, который весь день ничего не ел, успокоительно притупив все мысли и ощущения.

Немного погодя Харкорт расплакалась. Лоуренс, стиснув ее плечо, в ужасе заметил, что у него самого мокрые щеки.

— Он был предатель, лживый предатель, — лепетала она, утирая слезы рукой. — Мне его ни капли не жалко. — Видно было, что она говорит это больше для собственного утешения.

Беркли снова сунул ей в руки бутылку.

— Дело не в нем. Чертов мерзавец получил по заслугам. Вы жалеете дракона, и они тоже. Страна и король для них не очень-то много значат. Прекурсорис никогда не задумывался над этим — он летел, куда ему говорил Шуазель.

— А что, Бонапарт в самом деле мог казнить Прекурсориса за измену? — спросил Лоуренс.

— Весьма вероятно. На континенте это изредка делают. Главное здесь не наказание виновных, а устрашение их опекунов.

Лоуренс пожалел, что задал вопрос. В этом по крайней мере Шуазель не солгал.

— Корпус, безусловно, дал бы ему убежище в колониях, если бы он попросил, — сказал он сердито. — Это не оправдание. Он рисковал Прекурсорисом, чтобы вернуть себе положение на родине, вот и вся правда. Ведь и мы с тем же успехом могли предать смерти его дракона.

— Он знал, что мы при нашей бедности на такое не пойдем, — возразил Беркли. — Это я не к тому, чтобы его извинить — я того же мнения на его счет, как и вы. Он думал, что Бонапарт нас побьет, а жизнь в колониях его не устраивала. Скверно только, что из-за него страдает дракон, который ничего дурного не сделал.