И вообще, что за глупости? Я еще не согрешил, а уже искупать собрался. Совсем сбрендил, господин барон?

– …клянусь не измышлять ничего худого против вас, ваших людей и замка вашего, и прошу вас считать меня, даму Шарлотту ван Груде, человеком вашим, на условии…

Я смотрел на коленопреклоненную Шарлотту и тихо балдел. Ничего подобного в своей прошлой жизни я не испытывал… Да и не мог… Как-то вот не приносили мне оммажа женщины в мою бытность Александром Лемешевым. На коленях стаивали… ну, вы сами понимаете… а вот так – нет. Даже не думал, что мне будет так приятно. Таинственный сумрак часовни, отблеск огоньков восковых свеч, чарующий и истовый голосочек красивой женщины, стоящей передо мной на коленях и клянущейся в вечной преданности. Наложилось одно на другое – и в результате получилось вот такое восхитительное чувство, которым я откровенно наслаждался… и ожидание… Ожидание прикосновения к этим красивым нежным пухленьким губкам…

Господи, у меня сейчас гульфик со шнурков сорвет, греха потом не оберешься! В храме же нахожусь…

Я едва дождался, пока Шарлотта произнесет клятву до конца, отбарабанил свои положенные слова и, взяв ее за сложенные ладошками руки, поднял девушку с колен и одновременно чуть привлек к себе. Помедлил секунду, глядя в большущие, синие как море глаза, обрамленные пушистыми ресницами, и, чуть не зарычав от желания, поцеловал ее в губы, наслаждаясь их нежностью и свежестью. По телу девушки пробежала дрожь, она едва слышно сквозь прижатые губы всхлипнула…

Бздынь!.. – раздался звон в часовне.

Все чарующее наваждение как рукой сняло. Я, готовый пристрелить нечестивца, обломавшего мне такой кайф, грозно вперился взглядом в присутствующих и… и диким усилием воли сдержал себя, чтобы не срубить голову мамаше моих ленниц. Клятая дамочка как бы случайно смахнула с полки на каменный пол большой бронзовый канделябр.

– Ой… господин барон… – мамаша виновато и одновременно ехидно улыбнулась, – тут такой тяжелый воздух, и у меня голова закружилась…

Вот же сука… Когда я целовал Брунгильду… вернее, когда она чуть не высосала из меня все легкие, на мамашу вдруг напал неудержимый кашель, а вот сейчас у нее, видите ли, голова закружилась. Ну, зараза, погоди…

– Ну вот, вроде как все формальности закончились… – невинно продолжила вредная тетка, – а теперь прошу к столу…

– Позже!.. – мстительно буркнул я в ответ. – У представителей бургундской герольдии есть некие вопросы к вам, мадам. Да и у меня тоже… Предоставьте, пожалуйста, помещение для их решения.

Вот так тебе, зараза… Надеюсь, после того как граждане чиновники выкрутят тебе ручонки, ты перестанешь творить непотребности и препоны моей страсти.

Но… как выяснилось, хреновый из меня сеньор… Под умоляющими взглядами сестричек я почти сразу оттаял… простил… понял… вошел в положение и прочая, и прочая.

Но это я… А вот бургундским чиновникам было абсолютно наплевать на всякие жалостливые взгляды. Они набили себе руку уже не на одном десятке злостных неплательщиков и, деловито принявшись за работу, мигом установили размеры щитовых денег, не выплаченных казне леном Брескенс. Ну и соответственно определили размер штрафов и пеню.

У мамаши Гвендолен, после того как она услышала сумму долга, лицо сразу пошло буро-зелеными пятнами. А Брунгильда, формальная хозяйка лена, стала нашаривать что-нибудь тяжелое, чтобы казнить чиновников на месте смертию лютою.

Сумма вырисовывалась действительно весьма немаленькая. Дело в том, что вдовицы перестали платить щитовые деньги сразу после смерти своих мужей и за два года задолжали каждая за восемьдесят дней службы.

Система дворянских воинских повинностей в Бургундском герцогстве особой оригинальностью не отличалась. Каждый лен, в зависимости от своего годового дохода, выставлял определенное количество вооруженных служивых, возглавляемых своим хозяином. То есть владельцем лена. Причем их вооружение также строго оговаривалось. Оные обязывались служить своему господину ровно сорок дней в году. Бесплатно. Совсем. Причем там, где укажет герцог, хоть в Московии. В случае невозможности или нежелания выставить свое копье ленники платили так называемые щитовые деньги. То есть откуп от службы. Причем Карл после введения системы ордонансных рот предпочитал собирать щитовые, ибо дворянское ополчение по своим боевым качествам в подметки не годилось регулярным жандармам.

Размер щитовых высчитывался просто. По Сен-Максиминскому ордонансу Карла каждый владелец лена с годовым доходом свыше трехсот шестидесяти ливров должен был поставить одного жандарма вместе с кутилье и пажом, и шесть пеших лучников. Каждый владелец лена с двухстами сорока ливрами дохода – одного жандарма с кутилье и пажом. А владелец со ста сорока ливрами дохода – четырех пеших латников. Воинские повинности по промежуточным доходам тоже высчитывались незатейливо.

Вот и щитовые начислялись исходя из суммы найма и содержания наемного отряда, аналогичного выставляемому по вассальному оммажу… Ну, и еще немного в пользу герцога. То есть даже больше. А жалованье в бургундской армии в настоящее время на порядок превышает денежное содержание армий других государств. Поэтому щитовые были весьма значительными. Гораздо дешевле получалось с грехом пополам снарядить отряд.

Чиновничья братия установила, что лен Брескенс обладает доходом в сто сорок ливров в год. Следовательно, должен казне сумму из расчета содержания и оплаты четырех пеших воинов. Двух пикинеров и двух лучников в полном вооружении. А это жалованье в размере двух с половиной ливров каждому в месяц, кормовые, постойные, фуражные, расходы на экипировку… В общем, на Брескенс повесили ни много ни мало пятьдесят ливров долгу – это вместе со штрафом и пеней. Собственно, и лен Груде ожидало приблизительно то же.

Я сидел за столом, попивая винцо, и с удовольствием смотрел на мамашу Гвендолен, судорожно хватавшую ртом воздух. Так тебе и надо, стерва малахольная. Жалко тебе было, что я дочурок твоих поцеловал… теперь получай.

Честно сказать, особо неподъемной сумма для них не была. Лены богатые, но это надо платить звонкой монетой. Сыром, окороками и колбасой казна долг не возьмет. Лишние хлопоты, опять же пеня капает за промедление. В общем, хоть караул кричи… Сплошной убыток и разорение.

Чиновники продолжали стращать ленниц по нарастающей. Потрясали своими бляхами и разными грамотами, грозились совсем лишить лена… И все это продолжалось ровно до того момента, пока в игру не вступил я. Собственно, так заранее и оговаривалось с Амбруазом де Аршамбо. Они моих вассалов стращают до икоты, а я выступаю благодетелем и спасителем.

И я выступил…

– Право слово, меня не устраивает подобное положение дел… – Я сделал глубокомысленную паузу и потратил ее на внимательное рассматривание серебряного бокала, из которого перед этим понемногу отпивал вино, наблюдая за образцово-показательным выкручиванием рук моим ленникам.

Рассматривал бокал и чувствовал на себе взгляды трех женщин. Очень заинтересованные взгляды. Полные надежды и одновременно – страха. Ну и правильно: сюзерен я или как? Могу казнить или миловать по своему усмотрению. Только вот дамам очень хочется, чтобы я их оборонил и защитил от настырных чиновников, на которых абсолютно не действуют стандартные женские ухищрения типа умоляющих взглядов и трагического заламывания рук. Кстати, дамы действовали совсем по-разному.