Повисло короткое молчание; они были настолько удивлены, что им было трудно об этом говорить. Потом, когда обсуждение все-таки началось, я стал внимательно наблюдать за их лицами; набралось около дюжины тех, кто решил не иметь со мной ничего общего. Один из них встал и вышел, еще несколько последовали за ним, и за открытой дверью показалась фигура Гакия. Снаружи не слышалось никаких звуков. Вышли еще восемь. Гакий продолжал выполнять приказ. Раз они не вернулись в свои отряды, будет считаться, что они со мной, а раз их нет со мной, все подумают, будто они вернулись в свои отряды. Правду будут знать только Гакий и его помощники, но они с Итаки и знают своего царя.

Меня особенно интересовали два человека. Один из них был двоюродным братом Диомеда и самым большим шипом в боку своего командира из всех, кого я вытащил во время поиска новобранцев. Его звали Терсит. Кроме его способностей меня привлекало в нем еще кое-что: ходили слухи, что тетка Диомеда зачала его от Сизифа. Ту же самую небылицу рассказывали про меня, будто моим отцом был Сизиф, а не Лаэрт. Такая хула на мое происхождение никогда не причиняла мне никаких неудобств — любой муж предпочел бы иметь в жилах кровь блистательного распутника вместо крови такого царя, как Лаэрт.

Второй был мне хорошо знаком, и он был единственным из этих трех сотен, кто точно знал, зачем он здесь. Это был мой собственный двоюродный брат Синон, который пришел под Трою вместе со мной. У него были прекрасные задатки, и он с нетерпением ждал возможности полностью посвятить себя новому занятию.

Терсит и Синон сидели неподвижно, приковав взгляды своих темных глаз к моему лицу, но временами они прерывали наблюдение за мной, чтобы повертеть головой по сторонам и оценить достоинства людей, с которыми их свела судьба.

Внезапно Терсит откашлялся, прочищая горло.

— Продолжай, мой господин, расскажи нам все до конца.

И я рассказал им все.

— Теперь вы понимаете, почему я считаю вас самыми ценными мужами в войске, — сказал я в конце своей речи. — В чем бы ни была ваша роль: передавать мне сведения или доставлять неприятности правителям Трои, она будет иметь значение в ходе событий. Мы наладим безопасную систему обмена сообщениями, выберем связных и места встреч между теми из вас, кто будет находиться в Трое более или менее постоянно, и теми, кто будет наносить туда только краткие визиты. Хотя эта работа и очень опасна, к тому времени, как вы начнете ходить на задания, у вас будет все необходимое для того, чтобы противостоять этой опасности.

Я широко улыбнулся.

— Кроме того, вам будет очень интересно.

И встал с кресла.

— Подумайте над этим, пока я не вернусь.

Мы с Диомедом удалились в небольшую смежную комнату, где и уселись, болтая и потягивая вино, пока по другую сторону занавеса то нарастал, то стихал гул голосов.

— Полагаю, — сказал Диомед, — мы с тобой тоже будем похаживать в Трою?

— Непременно. Чтобы управлять такими людьми, как они, необходимо показывать им, что мы готовы рисковать собой больше, чем требуем того от них. Мы — цари, и наши лица многим знакомы.

— Елене, — сказал он.

— Именно.

— Когда мы начнем свои вылазки?

— Сегодня ночью, — безмятежно ответил я. — Я нашел на северо-западном участке стены хороший водосток, достаточно большой, чтобы через него пролез человек. С внутренней стороны выход из него заметен меньше, чем из остальных, и он не охраняется. Мы переоденемся бедняками, походим по улицам, поболтаем с людьми и на следующую ночь выберемся тем же путем, каким вошли. Не волнуйся, мы будем в безопасности.

Он рассмеялся:

— В этом я не сомневаюсь, Одиссей.

— Пора выйти к остальным.

Представителем группы был избран Терсит; он стоял и ждал нас.

— Говори, двоюродный брат царя Диомеда.

— Мой господин, мы готовы тебе повиноваться. Из всех тех, кто остался здесь, когда ты вышел, только двое отказались от твоего предложения.

— Это не имеет значения.

Его глаза насмешливо блеснули: Терсит знал их судьбу.

— Жизнь, которую ты для нас приготовил, — продолжал он, — намного лучше, чем та, которую мы влачили в осадном лагере, маясь от безделья. Можешь на нас рассчитывать.

— Я потребую, чтобы каждый из вас дал мне в этом клятву.

— Мы дадим клятву, — флегматично заявил он, зная, что клятва эта будет настолько ужасна, что даже он не отважится ее нарушить.

После того как поклялся последний воин, я сообщил им, что они будут жить по десять человек, один из которых будет старшим — его выберу я, когда присмотрюсь к ним получше. Однако были двое, к которым я уже достаточно присмотрелся: Терсита с Синоном я назначил начальниками поселения лазутчиков.

Той же ночью мы довольно легко пробрались в Трою. Я шел первым, Диомед следовал вплотную за мной — его плечи заняли всю ширину водостока. Оказавшись внутри, мы проскользнули в уютный переулок и проспали там до утра, а когда проснулись, смешались с толпой. На большом рынке внутри Скейских ворот мы купили медовых лепешек, ячменного хлеба, две чашки овечьего молока и прислушались. Народ мало заботили ахейцы, вставшие лагерем на берегу Геллеспонта, вокруг царило радостное оживление. Люди с любовью посматривали на высившиеся вокруг бастионы и смеялись, представляя, как ахейское чудовище сидит, беспомощное, всего в нескольких лигах от них. Похоже, все как один были уверены, что Агамемнон отступится и уплывет прочь. Еды и денег у них было в избытке, Дардановы и Иденские ворота по-прежнему открыты, и движение идет через них, как обычно. Только сложная система часовых и стражников на самих стенах указывала на то, что город был готов закрыть Дардановы и Иденские ворота в тот же миг, как появится угроза.

Мы узнали, что город был снабжен многочисленными колодцами с пресной водой, а также амбарами и складами, в которых хранились непортящиеся запасы провизии.

Никто не готовился к сражению за пределами стен; воины, которые нам повстречались, слонялись без дела или распутничали, оставив оружие и доспехи дома. Агамемнона с его армией открыто высмеивали.

Вернувшись в лагерь, мы с Диомедом тут же принялись за работу в поселении лазутчиков и работали не покладая рук. Среди новобранцев были те, кто выказывал старательность и рвение, но были и такие, кто сник и расхаживал с мрачным лицом. Я перекинулся парой слов с Терситом и Синоном, и они согласились, что неприжившиеся должны исчезнуть. В конце концов из первоначальных трех сотен новобранцев у меня осталось двести пятьдесят четыре, и я считал, что мне повезло.

Одиссей — выдающийся муж. Даже смотреть, как он обращается с рабом, уже поучительно. К концу первой луны наши двести пятьдесят четыре лазутчика стали именно такими, как мы хотели, хотя на задание их отправлять было еще рано. Я проводил с ними почти столько же времени, сколько и с воинами, которых привел из Аргоса, но то, чему я учился у Одиссея, позволяло мне лучше руководить своим войском и направлять его, затрачивая на это вполовину меньше времени, чем обычно. Среди воинов больше не было недовольства, когда я был в отлучке, и командиры больше не ссорились — я использовал методы Одиссея с большим толком. Конечно, я слышал шутки и перехватывал лукавые взгляды, которыми обменивались мои аргивляне всякий раз, когда видели меня с Одиссеем; даже другие цари начинали сомневаться в природе нашей дружбы. Меня это вовсе не огорчало. Если бы то, о чем они думали, было правдой, я бы не имел ничего против, кроме того, надо отдать им должное, в их отношении не было ни злобы, ни порицания. Все мужи были вольны утолять свой сексуальный голод с тем полом, который они предпочитали. Обычно — с женщинами, но во время долгого военного похода в чужих странах женщины были не так доступны. Чужеземки никогда не могли заменить нам наших супруг и возлюбленных, женщин нашей страны. В таких обстоятельствах лучше наслаждаться любовью с другом, который сражается рядом с тобой в битве и отгоняет врага своим мечом, пока ты поднимаешь свой.