– Слушай, Ясновид, не в службу, а в дружбу, – сгонял бы ты в село. Соли никто не взял, прикинь, вот люди? Будто первое лето на службе княжой. Тут два километра, за час обернешься. Давай, пока ясна солнышка нет, звонил сейчас с трассы, у него покрышка полетела. Вдоль опушки идешь, вона, где березки молодые на поле вылезают, потом вдоль реки, а там увидишь. Меч только оставь, а то сельпо не ровен час запрут или по шеям накладут из превентивных соображений.

Ясновид говорит: хренушки, говорит, я тебе, дорогой тиуне, меч свой верный брошу неведомо на чей пригляд, чтобы им тут женки блудные ногти подпиливали себе. Не бывать тому. Тиун: ну, твое дело. Только обернись побыстрей. На тебе червонец, сдачу вернешь, мне отчитываться.

И Ясновид пошел. Сначала он правильно и бодро двигался меж лесом и молодыми березками, маша кладенцом в корпоративном кульке. Потом он заметил, что молодых березок вокруг стало меньше, а старого леса больше. Или, иначе говоря, он совсем в лесу, полном тумана и нескрываемого сарказма. Часы отбились от времени, а мох растет на деревьях отовсюду. И грибы тоже. Сначала он испугался, но потом рассудил, что не может здесь быть обширных произрастаний, только если сталинские лесопосадки, и сейчас он, куда ни пойди, из них выедет на ровную дорогу. Он съехал в овраг, хватаясь за скользкий орешник, перебрался по поваленному стволу через черный ручей и, с облегченьем увидев небо меж расступающихся сучьев, вышел к какой-то избушке, окруженной раскиданными элементами хозяйства. Из-под избушки, ему показалось, торчали куриные лапы, в которые она уткнулась крыльцом, как отдыхающая собака, но он постарался в это не поверить. Войдя в калитку, он произнес: «Хозяева! Есть кто?» Небольшая старушка выглянула морщинистым приветливым лицом из дому и сказала: «Заходи, пожалуй, чего маешься». Он шагнул в дом, ударился носом о притолоку и сказал в дымное пространство:

– Мне бы сольцой у вас разжиться. И как на шоссе выйти, не подскажете?

В дыму перед ним открылся сидящий против печи на золоченом стуле человек в доспехах ратных. Во правой руке у него размещалось копье булатное, на другой висела шелковая плеть из того ли шелку шемаханского. Завидевши Ясновида, он вскрикнул богатырским голосом и засвистал молодецким посвистом, сразу произведя сильное впечатление. Молодым он, впрочем, не смотрелся, а скорее удачно сохранившимся. Просвистав, он сказал:

– Ты, добрый молодец, кто такой будешь? Как тебя звать-величать?

Один коллега по исторической адекватности, отказавшийся от всего неаутентичного и питавшийся только иллюстрациями Ильи Глазунова к «Задонщине», размоченными в козьем молоке, учил Ясновида, что нити судьбы могут выплести самые изумительные картины, которые надо принимать как нечто само собой разумеющееся, в этом мудрость. Надо признать, что мудрости Ясновиду хватило лишь на то, чтоб сказать: «Ясновид, очень приятно».

– Хорошее имя, – одобрил человек с копьем и посвистом. – Особенно если прославить его бессмертными делами. Ты тут, к слову сказать, дела пытаешь аль от дела лытаешь?

– Соли бы мне, – примитивно ответил Ясновид.

– Соль – большая ценность, – сентенциозно сказал человек. – Некоторые из золы делают. Остается завидовать.

– Мне не для себя. Мне для князя. Пир собрали, а соль забыли.

– Совсем распустили народ, – отнесся человек к присутствовавшей старушке, которая для гостя успела нарядиться в кокетливое ожерелье из горькой рябины. – Какой раскол в стране. А это, говоришь, для которого князя?

– Для Светозара, князя киевского. У него праздник тут недалеко.

– Светозара? Это сына, что ли, Владисана, внука Ратибора?

– Не знаю. Кажется.

– Что ж ты так в родословии нетверд, – укорил его человек. – Негоже для княжеского человека. – «Я у него недавно, – зачем-то пробормотал Ясновид. – Сам из варягов, по обмену». – Помнишь, мать, Владисана? – обратился он опять к старушке. – «Как не помнить», – отвечала она, покачивая головой. – Этот, значит, Светозар – двоюродный мой правнук. Или троюродный? Навестить, что ли, его по-родственному?

– Сиди уж, князюшка. Оконфузишь только людей, будут суетиться.

– Чтоб тебе, дружинник, было понятно, – адресовался общительный человек опять к Ясновиду, – я тоже князь. На временном покое. И тоже Светозар. Так что не запутаешься.

– Я, собственно, не Ясновид, – бормотал Ясновид, отступая к дверям, – меня Дмитрием звать, а это так, это ник.

– Что? – переспросил князь на покое Светозар.

– Ник, – подсказала старушка.

– Лексикон дай, – распорядился он и, приняв от нее растрепанный том, отставил копье и принялся листать: – Так… илосос, козинаки, крутейший… литраж, мореходные качества... низколегированная сталь… Ага, вот. «Ник – прозванье, яко что сказуется по реклу; тожде рещи: погоняло. На приклад: И ник положиша Ольгови Вещий, бяху бо людье погани и невегласи».

– Прозвали так, – обобщила старушка.

– За какие качества? – строго спросил князь.

– Чисто случайно, – с дрожью сказал Ясновид.

– Случайно не прозывают, – пресек князь. – Что это на персях у тебя нарисовано?

– И на корзне оно же, – с готовностью подсказала старушка.

– Это? Это просто так… аватарка моя, скопировал ее сюда…

– Сразу видать, что из варягов, – сказал князь. – Сколько варваризмов в речи. Хочешь тут служить, молодой человек, тебе мой совет: учи язык! Иначе никакой карьеры! Лексикон, мать, дай еще раз… так, аватарка… Ага. «Аватара глаголется в баснословии поганьском, аще от божеств ино плоть приемлет, во еже к людем снити всякия ради добрыа детели, на приклад: И Тебушь аватарою смиреньною к ним сшед, бе гуселник и гудяше в гусли, и зидашеся Трой, где они повелеваху». А говоришь, по случаю ты Ясновид. Не шути этак со мною-то. Оружие покажи.

Ясновид послушно вынул из «Подмастерья» рукоять с обломком клинка, за которым посыпался мелкий железный лом и крошка.

– Та-ак, – с высокой степенью интереса сказал князь, исследуя обломок. – Так. А ну, мать!.. – скомандовал он, старушка мигом унеслась и торжественно вернулась с ларцом, замотанным в черном бархате, князь распахнул его, и оттуда блеснул отломанный клинок со сложной вязью; князь приложил к нему Ясновидов обломок, и всем стало видно, как они идеально сошлись.

Воцарилось глубокое тихо.

– Сколько ждали, – промолвил князь.

– Да, – сказала старушка.

– Едигей еще когда проходил, у него интересовались.

– Это в котором же годе?

– Карточки, не помню, отменили уже или нет.

– Нет вроде.

– Значит, давно.

– Давно.

– Я в автобусе сломал, – скучно сказал Ясновид, опять глядя к дверям. – Утром сегодня. Вот мусор, можете убедиться.

– Это возможно, – рассеянно сказал князь, занятый своими мыслями. – Очень возможно. Но неважно. На твой предмет, молодой человек, есть предупреждение в одном авторитетном издании.