Она – это все направления сразу: север – юг – восток – запад. Здесь все можно изменить по желанию, здесь нет ни звезд, ни луны, ни даже надежды на призрачную зарю, нет никаких ориентиров в небе, никаких ориентиров на земле. Это – мир, но, однако, он создан не полностью. Это пустыня, но она, однако, населена всеми обитающими во мне существами, всеми возможными тварями, всеми невозможными тварями. Пустыня – ночь, но при этом лучи ее света как будто дотягиваются до планет, расположенных на другом краю Вселенной. Пустыня – ночь, которую я пересекаю, словно город в полдень.

Вот почему я шел так долго, наверняка многократно совершив кругосветное путешествие в течение недель, месяцев, лет. А может быть, в течение нескольких секунд. Неустанно шагая по пустыне/ночи, я удаляюсь от своего зеркального двойника для того, чтобы объединиться с тем, кто никогда не сможет уподобиться мне совершенно, то есть с собой.

Я иду по пустыне/ночи, и я знаю, я пересекаю пустыню/ночь, и я узнаю.

Я узнаю, что любая личность основана на уничтожении этого двойника, этого клона. Я знаю, что нужно быть чуждым себе, чтобы полностью овладеть телом существа. Жить можно только в неизвестном, точнее, жить можно только с неизвестным, который живет в тебе.

Я узнаю это потому, что пересекаю пропасть, отделяющую меня от меня самого. Теперь я знаю, что путешествие само по себе – цель поиска, потому что любые поиски прежде всего предполагают потерю.

Поэтому присутствие ощущается сильнее всего тогда, когда оно невидимо, то есть когда оно реально. Оно помогает мне преодолевать нескончаемые пространства пустыни/ночи. Оно, не произнося ни слова, говорит со мной, оно, сообщая мне лишь тайны, обучает меня всему, что я должен знать.

Это оно.

Это оно сейчас здесь, во мне.

Вернее, отныне я весь в нем.

Я вижу свой собственный силуэт, движущийся там, далеко, в пустыне/ночи.

Я качаюсь между двумя чуждыми друг другу полюсами своей личности. Это означает, что появляется новая полярность.

Это означает, что я нахожу себя.

Мои колени на песке, мои руки в песке, мои глаза устремлены в ночь, в моих жилах горит огонь, я открываю рот, пытаясь выразить невыразимое.

Длинными эпизодами, порой обрывочными, затем уже связанными между собой, постепенно появляется прошлое, заявляет о себе настоящее, окончание которого диктует будущее.

Не будет больше негатива теней, ни масок-персон, ждущих в ангаре, ни образов-зеркал в углублении стены, ни надписей на поверхности мнимого мира. Не будет этого театра иллюзий, галереи поддельных вселенных, не будет больше пляжа, комнаты, Белой ночи, Черного дня, необитаемых курортов. Не будет больше чемодана, стопки бумаги, пишущей машинки – во всяком случае, в качестве разрозненных элементов, безуспешно пытающихся установить связь между собой.

Все воссоединяется во мне, я – связь, я – мир, в котором они не только сосуществуют, но и являются единым целым, то есть мной.

Наступает момент, когда я заговорю.

Момент, когда я заговорю с самим собой.

Момент, когда я сделаю из своего слова поступок, онтологическое действие, пришедшее из будущего.

Момент, когда я не буду противостоять самому себе, двойнику, проекции, образу. Момент, когда мы образуем полную личность, ни совершенно единую, ни совершенно двойственную, ни расколовшуюся, ни разделившуюся, а просто абсолютно особую.

Это будет момент, когда наконец я смогу встретить другого, который будет мной.

Так, значит, здесь все наконец начинается.

В ночи, самой темной из всех, что знавала пустыня. Пустыня, которая есть не что иное, как ночь, действительно опустившаяся на Землю.

Я замечаю в темноте тень, пространство еще более черное, чем весь мир.

Что же может быть еще чернее, чем этот мир, чем этот мир, пустыня/ночь?

Единственная вещь, еще более черная, чем мир, не имеет названия. Она не является живой в прямом смысле этого слова, не занимает какого-то особого места, поскольку может находиться где угодно, когда угодно и в каких угодно условиях. Это просто зияющая дыра.

Этот черный участок – рот мира. Это отверстие, это пропасть, это бездонная пучина. Она пересекает планету без лица от края до края, и я догадываюсь, что тьма моей слившейся воедино личности заговорит со мной при помощи этого рта. Я догадываюсь, что моя синтезированная/разобщенная личность, воссоединившись, скрывается здесь, в недрах темноты. Я догадываюсь, что бездна, которую я вырыл прямо в теле мира, породит текст, рассказ, повествование, нечто, что, скорее всего, преобразит черную дыру в огненное жерло.

Слова уже кристаллизуются в моем мозгу, расплывчатый свет дрожит на дне бездны.

Эта пучина и есть точка сжатия пропасти, созданной мной между двумя полюсами моей личности. Точка сжатия бездны, небытия, пробуравившего саму тьму. Небытия, которое я беспрестанно преодолеваю каждым своим шагом по поверхности этого темного мира, мира, одетого в бесконечную черноту того, что не может быть познано.

Поскольку то, что не может быть познано, находится одновременно повсюду, во всех измерениях пространства и времени. Оно держит все в своей власти и прячет настоящий мир.

То, что может быть познано, то, что действительно познаваемо, спрятано.

Это тайна.

Оно там, на дне колодца шахты, вырытого в углероде ночи.

Оно в самом сердце бездны, которую я ношу в себе.

И вот последним астронавтом, заброшенным в жерло черной дыры, я падаю со скоростью света в туннель, соединяющий две элементарные частицы моей личности. Я двигаюсь вдоль квантовой сверхверевки, чья бесконечно перекрученная форма является формой генетического кода, является нитью, vinculum[50], корневищем, разветвляющимся в гиперсфере по всем направлениям. Это язык. Язык, знакомый мне. Этот язык – мой. Этот язык – я. Это научный язык, который я понял в то самое мгновение, когда он возник у меня в голове, в день моего пробуждения в комнате.

Этот язык, по мере моего падения в бесконечную, зияющую дыру, принимает форму, принимает мою форму. Язык информирует меня, язык реформирует меня по образу правды.

Эта онтологическая пропасть, исследователем которой я являюсь, при помощи языка, более того, благодаря его повествовательной энергии обретает физическую сущность. Следовательно, язык создал эксперимент, его сила, его деятельность создали миры, которые я пересек для того, чтобы вернуться к ней, к тайне, спрятанной в центре черной дыры. Я падаю к ее активной сердцевине, только в ней я могу надеяться на жизнь, на рождение в качестве воссоединившегося с самим собой человека.

Я – пишущая машинка, машина в письме, письмо в машине. Я – то, что возникает из-за силы слова, я – то, что действует благодаря неизмеримому, постоянно возобновляемому, постоянно растущему напряжению, структурирующему сверхкод моего собственного повествования.