компанией в 10 часов утра отплыл при громе пушек с крепостного вала и с судов. Вниз по Двине плыли так же, как и по Сухоне: брали гребцов, менявшихся каждые 15 верст, а когда был попутный ветер, подымали паруса. 14 мая, в 6 часов утра, флотилия прошла мимо погоста Николы Комарицкого, затем миновала Телегов монастырь, село Красный Бор и к вечеру достигла Николо-Ягрышского погоста, границы Устюжского уезда, и вступила в пределы Важского уезда. Перед взорами Петра вновь, как и в прошлом году, открывались виды наиболее населенной, оживляемой торговым движением в Архангельск местности Поморского края, берега Сухоны, а потом Северной Двины с частыми погостами, с многочисленными церквами, красотой которых залюбовался Гордон, с деревнями, в которых он же отметил прочность постройки домов, открывались, можно сказать, лучшие картины тогдашнего Московского государства. Но Петр едва ли предавался подобным созерцаниям. Его мысль была занята совершенно другим. 15 мая на пути между деревнями Кургоминской и Конецгорьем он явился на контр-адмиральский карбас к Гордону и передал ему книгу с предписаниями и сигналами, которыми суда должны были руководиться. Он пробыл у Гордона около двух часов. В ночь на 16 мая прошли мимо Усть-Ваги. Архиепископ Афанасий, ожидавший царя в Холмогорах, послал навстречу к нему из архиерейского дома сына боярского Михайлу Окулова с «листом» к его царскому величеству, т. е. с отпискою, в которой архиепископ, вероятно, спрашивал о распоряжениях, касавшихся приема. Михайло Окулов встретил царский дощаник «прям Копачевской деревни и на дощаник пришел, и о посылке своей, и о листе архиерейском известно учинил. Великий государь указал лист принять и благоволил смотреть оной, и, смотрев, жаловал преосвященного архиепископа милостливым словом своим». Царь приказал сообщить архиепископу, что в Холмогорах останавливаться не будет, и указал ему идти к Архангельску[275]. 17 мая флотилия миновала Холмогоры, действительно не останавливаясь в них, и 18-го, в 12 часов, дня достигла Архангельска, где была встречена девятью залпами из пушек и ружейной пальбой, производившейся стрельцами под командой полковника Снивина, зятя Гордона. Подойдя к Английскому мосту, карбасы бросили якори. Петр, сойдя на берег, отправился в церковь Ильи Пророка на Кегострове, где отслужил благодарственный молебен[276].

О приезде своем в Архангельск он в тот же день уведомил письмами некоторых своих друзей, членов компании, оставшихся в Москве, между прочим, Преображенского полка полковника Юрия фон Менгдена (Фамендина) и того же полка майора Адама Вейде. Об этих письмах государя, до нас не дошедших, свидетельствуют ответы двух упомянутых лиц, рисующие нам отношения членов компании к Петру. «Богом дарованной и православной господине Шипгер (шкипер) Петер Алексеевичь, — писал царю фон Менгден. — Богомудрова твоево источника течения от Города мая 18 зде мая ж 28 самого отпрыску причастился, которой отпрыск за помочью Божию великою мою печаль и скорбь всю отнял и привел к великой радости. О, ты радость наша великая! живи во здравье многие лета и за сем во великом благодарению, падая лицом до земли, челом бью. Должной твой работник Юшка Фамендин. В Немецкой Слободе мая 28». Адрес: «Шипгеру». В том же роде и письмо от Адама Вейде[277]. Переписка эта показывает, что в окружавшей Петра компании друзей царские титулы были упразднены и Петр вращался в компании под псевдонимом шкипера. Заключительные слова письма Вейде написаны по-голландски; отсюда видно, что Петр владел уже этим языком.

Одним из первых действий Петра в Архангельске был осмотр строившегося там корабля, заложенного им в предыдущем году. Корабль был готов к спуску. 19 мая царь зашел к Гордону и, по-видимому, говорил о спуске корабля. По крайней мере, Гордон рассказывает, что после царского визита он отправился на яхту и до вечера ждал царя, чтобы ехать на спуск корабля; однако Петр не прибыл, и спуск состоялся 20 мая, в 12 часов дня. На спущенном корабле устроен был обед, за которым все были хорошо угощены, и вернулись по домам очень поздно. 21 мая состоялось совещание у адмирала относительно числа людей и количества провианта, которое надо было взять с собой в морское плавание. Решено было запастись провиантом на 10 недель, и отсюда видно, что путешествие предполагалось продолжительное[278].

Экспедиция должна была отправиться только после того, как прибудет из Голландии заказанный там третий корабль. Этого корабля приходилось ждать и коротать время частью, вероятно, в работе над отделкой только что спущенного корабля, частью в увеселениях. 23 мая Петр со свитой обедал у архиепископа[279]. 26-го он с компанией пировал у Гордонова зятя, командира архангельских стрельцов полковника Снивина. 27 мая, в Троицын день, царь был у обедни в церкви Ильи Пророка на Кегострове; литургию совершал там преосвященный Афанасий в сослужении духовника государева священника Петра Васильева, священника Преображенского села Алексия, священника Ильинской церкви. Пели «великий государь басом со своими государскими певчими»[280]. В тот же день давал большой обед архангельский воевода Ф. М. Апраксин. 28 мая Гордон виделся с царем на яхте «Святой Петр». 29-го обедал с ним, но у кого — неизвестно: в дневнике оставлен незаполненный пропуск. Временем до прихода корабля из Голландии Петр решил воспользоваться, чтобы исполнить свое прошлогоднее обещание посетить Соловецкий монастырь и поклониться «соловецким чудотворцам». Путешествие решено было совершить на яхте «Святой Петр». Царя сопровождали архиепископ Афанасий со своими ризничим и иподиаконом, духовник государев священник Петр Васильев, боярин Т. Н. Стрешнев, ближний стольник В. Ф. Нарышкин, думный дьяк Н. М. Зотов[281] и несколько солдат. 30 мая, в день рождения царя, в 3 часа пополудни яхта «Святой Петр» снялась с якоря и скрылась из вида города. Но так как ветер был слишком слаб, то вскоре пришлось остановиться и весь день 31 мая простоять на якоре в устье реки. В этот день внезапно умер сопровождавший Петра в Архангельск и очень им любимый доктор Захарий фан-дер-Гульст. Позаботиться о его похоронах царь поручил Лефорту, а сам остался на корабле[282].

Наконец, 1 июня яхта вновь пустилась в путь. Дул крепкий восточный ветер, перешедший в сильнейшую бурю после того, как яхта прошла мимо Унской губы. Положение судна стало опасным. «Когда из устья Двины реки вышли, — рассказывает местная летопись, — тогда ветр к Соловецкому монастырю был благополучен; но как зашли за морскую губу, Унскими рогами называемую, тогда нечаянно востал ветр сильной и прикрутной, от которого причинилась буря великая в море, и от того суда государевы носились нужно волнами. Все тогда утверждение на судах начало сокрушаться, и едва якорями возмогли содержаться. Все тогда были в толь великой