— Ну вот! — воскликнул Чатски. — Пойдем посмотрим номер!

Он осушил еще бокал, я тоже, и мы последовали по коридору за носильщиком.

Примерно на полпути я почувствовал себя как-то странно, словно мои ноги вдруг одеревенели.

— Из чего у них эта штука? — спросил я у Чатски.

— В основном из рома. Ты что, раньше никогда не пил мохито?

— Нет… — пробурчал я.

Он коротко фыркнул.

— Привыкнешь! Ты же в Гаване!

Я поплелся за ним, а коридор отчего-то делался все длиннее и ярче. Мне вдруг стало удивительно легко… Каким-то образом я сумел добрести до номера и ввалился внутрь. Носильщик уложил наши сумки на специальную подставку и раздвинул шторы, впуская свет в просторную комнату, со вкусом обставленную в классическом стиле.

— Замечательно, — похвалил Чатски, и носильщик слегка поклонился. — Спасибо. Большое спасибо.

Чатски протянул ему руку с зажатой в пальцах десятидолларовой купюрой.

Носильщик взял деньги, заверил нас, что стоит только позвонить, как он сдвинет горы ради нашего малейшего каприза, и исчез за дверью. Я рухнул ничком на ближайшую к окну кровать, однако солнце так буйно и ярко билось в окно, что мне пришлось закрыть глаза. Нет, комната не закружилась и я не провалился в пьяный сон, просто было на редкость приятно полежать с закрытыми глазами…

— Десять баксов, — ворчал Чатски. — Месячная зарплата у большинства местных! А он — бац, и за пять минут… У него, наверное, и докторская степень по астрофизике имеется… Эй, парень, ты чего?

— Лучше всех… — пробормотал я. — Сейчас, только посплю две минуты…

Я проснулся. В номере было темно и тихо. Я пошарил на тумбочке у кровати, нащупал лампу и включил свет. При свете обнаружилось, что Чатски задернул в комнате шторы, а сам куда-то делся. Также возле лампы обнаружилась бутылка питьевой воды; я жадно схватил ее, сорвал крышку и с благодарностью заглотил едва ли не полбутылки разом.

Тело после сна ничком слегка одеревенело, в остальном же я чувствовал себя на удивление хорошо и вдобавок проголодался. Я подошел к окну и раздвинул шторы.

На улице по-прежнему был день-деньской, но солнце чуть сместилось вбок, жара немного спала. Я постоял у окна, разглядывая порт и широкую набережную, запруженную людьми. Люди не спеша прогуливались, собираясь тут и там группками, болтали друг с другом, что-то пели и, как мне показалось по некоторым признакам, давали советы влюбленным.

На водах гавани покачивалась большая автомобильная покрышка, в которой сидел человек с удочкой. Еще дальше, почти на горизонте, плыли три больших корабля.

В небе кружили птицы, в волнах бликовало солнце, и все это было невероятно красиво… а я вдруг вспомнил, что мне совершенно нечего поесть, нашел свой ключ на столике у кровати и спустился в холл.

В противоположной стороне от лифтов, ближе к стойке консьержа, я отыскал очень большой и нарядный ресторан, а рядом с ним, в уголке, примостился бар, отделанный панелями темного дерева. И бар, и ресторан были вполне симпатичные, но хотелось другого. Бармен на превосходном английском подсказал, что в цокольном этаже гостиницы имеется небольшая закусочная: вниз по лестнице, во-он в той стороне холла. Я его поблагодарил (тоже на превосходном английском) и пошел к лестнице.

Кафе было стилизовано под кинотеатр, и мне даже поплохело в первый момент, пока я не увидел меню, — по счастью, тут кормили не только попкорном. Я заказал сандвич по-кубински и местный же напиток и уселся за стол, с некоторой горечью размышляя о софитах, камерах и съемках. Вайсс был где-то рядом или вот-вот должен появиться, а он обещал сделать из Декстера настоящую звезду. Беда в том, что мне не хотелось быть звездой. Мне гораздо больше нравилось работать в безвестной тьме и тихо, не привлекая особого внимания, добиваться безупречности в своем деле. Вскоре это станет совершенно невозможно, если только мне не удастся остановить Вайсса, что представлялось маловероятным, поскольку я не очень-то понимал, как это сделать. Зато сандвич оказался вкусный.

Я поел, поднялся по ступенькам и по наитию вышел на улицу. Вдоль тротуара выстроились древние «шевроле» и «бьюики», и даже один «хадсон» (я б такую модель без шильдика и не опознал). У машин околачивались очень довольные на вид люди, и все они были готовы меня прокатить, но я с улыбкой прошел мимо них и направился к видневшемуся вдалеке парадному входу. За ним сгрудились какие-то раздолбанные повозки вроде гольф-каров под яркими пластиковыми крышами. Водители этих колымаг были молодые и не такие лощеные, но они точно так же жаждали не дать мне воспользоваться собственными ногами. Впрочем, я сумел пройти и мимо них.

Кривая улочка вела вдаль, к какому-то бару или клубу. Справа от меня шоссе спускалось вниз, к набережной, а слева виднелись лавчонки и нечто вроде кинотеатра. Пока я все это разглядывал и размышлял, в какую сторону пойти, возле меня затормозило такси, стекло опустилось, и из машины меня настойчиво окликнул Чатски.

— Внутрь! — позвал он. — Давай быстрее, парень! Садись!

Понятия не имею, зачем это было нужно, однако я забрался в такси и машина повезла нас обратно к гостинице, свернула направо и въехала на парковку у крыла здания.

— Нельзя тебе болтаться возле входа! — заявил мне Чатски. — Если он тебя заметит, игра окончена.

— Ох… — пробормотал я, чувствуя себя дурак-дураком. Конечно, Чатски прав — так непривычно было начинать охоту днем, что это соображение попросту не пришло мне в голову.

— Идем! — Чатски вылез из такси с новеньким кожаным портфелем в руках, расплатился с водителем и провел меня через боковой вход, мимо магазинчиков, прямо к лифтам. Мы молча поднялись в номер. Чатски кинул портфель на кровать, сам плюхнулся в кресло и объявил:

— Отлично, время у нас есть, и лучше убивать его здесь, в номере. — Посмотрел на меня как на слабоумного ребенка и добавил: — Чтобы нас не обнаружили.

Он смерил меня взглядом, как бы проверяя, понял ли я, затем, очевидно, удовлетворившись увиденным, вытащил из кармана потрепанную брошюрку и карандаш и принялся разгадывать кроссворд судоку.

— Что у тебя в портфеле? — спросил я с некоторым раздражением.

Чатски улыбнулся, подтащил портфель к себе и проворно раскрыл. Внутри была кипа дешевеньких сувениров — ударных музыкальных инструментов со штампом «Cuba».

— Зачем? — удивился я.

Он ответил все с той же улыбкой:

— Никогда не знаешь, что и где понадобится!

И снова уткнулся в кроссворд.

Предоставленный самому себе, я подтащил кресло к телевизору и принялся смотреть кубинские сериалы.

Так мы мирно просидели в номере до самых сумерек. Наконец Чатски взглянул на часы и объявил:

— Идем, парень, пора!