Один, двое — смешно! У нее всего было двое мужчин. За всю жизнь. Она просто перепрыгнула из одного брака в другой… Или, как говорит ее подруга Соня, перешла от одной плиты к другой.

Вышла Таня за квартал до места встречи. Памятник Пушкину стоял в таком месте, куда на такси не подъедешь.

Чего только она не передумала, пока шла!

Кварталы старой половины города как раз здесь образовывали некую горловину — центральная улица сужалась и из проспекта превращалась в улочку всего с двухполосным движением.

Памятника Пушкину отсюда не было видно. Так что, пока Таня не дошла до угла квартала, ей оставалось только гадать: пришел на встречу Мишка или нет?

Но вот она остановилась на углу. Теперь нужно перейти через дорогу к площади, на которой в этот час почти никого не было. Потому Михаила она увидела сразу: он стоял и небрежно просматривал газету.

Почти в той же позе, что и Пушкин на пьедестале.

Прежде Таня всегда ощущала себя человеком определенного порядка. Блюстителем кодекса. Отчего же она в последнее время эти свои убеждения отринула. Например, ее муж — юридический — лежал в больнице с ножевым ранением. Она должна была бы сидеть подле него и кормить витаминами. А вместо этого она пришла на свидание. Да еще вырядилась в Сашину мини-юбку!

Только что она шла по улице, расправив плечи, изящно переставляя ноги в туфлях на высоких каблуках. Когда-то она вполне бойко на них ходила, и вот ноги сами вспомнили былую походку. Легкую, раскрепощенную.

Но едва Таня увидела Мишку, и тотчас ноги ей будто стреножили. «Миша, мне надо с тобой поговорить!» Так она ему сказала, а за все время, пока собиралась на встречу, пока ехала, так и не придумала даже самой первой фразы. Что она ему скажет, как только подойдет?

Это называется — поговорить. Она хотела с ним переспать! Вернее, не спать, а заниматься любовью — это выражение прижилось в обиходе русских, как ни странно, благодаря американским фильмам. Но лучше и не скажешь. По крайней мере сама Таня хотела только этого. Как назовет Мишка это ее желание, она старалась не думать. Неужели он будет с ней так жесток, что разозлится и отправит прочь?

Кстати, почему она не подумала о том, что у него может быть женщина. Та, с которой он как раз и хотел бы провести свою последнюю ночь на родине.

Нет, о таком думать никак нельзя, иначе она струсит окончательно.

— Здравствуй.

— Здравствуй, — улыбнулся он.

Ах да, они же сегодня уже виделись!

— Может, мы где-нибудь посидим?

Таня имела в виду какое-нибудь кафе — они в городе на каждом углу.

— Я знаю один неплохой ресторанчик, тебе понравится.

В голосе Мишки не было и намека на какие-то чувства к ней, радости от встречи или хотя бы ностальгии по тому вечеру в ресторане, о котором недавно она как раз вспоминала.

В глубине души Таня испытала разочарование: он разговаривал с ней как с какой-то посторонней женщиной. Получается, что их свидание Михаил и вправду воспринимает как деловое. Она хотела с ним поговорить? Вот он предлагал ресторанчик, в котором, видимо, частенько бывал с какой-нибудь Наташей.

— Поехали, — в то же время пожала она плечами; точь-в-точь он, нарочито равнодушно. Как аукнется, так и откликнется!

— Я на машине, — сказал Мишка и притронулся к ее локтю, направляя совсем в другую сторону.

Она подумала, что скорее всего его машина стоит где-то поблизости. Он всегда был чуточку авантюристом, будто невзначай въезжая за «кирпич» или останавливаясь там, где стоянка запрещена.

И точно. Мишка прокрался на машине прямо к краю площади, так что идти пешком им пришлось совсем немного.

Таня вслух ругала его за хулиганство, но в глубине души посмеивалась, что Карпенко никак не повзрослеет. Дитя улицы. Свекровь рассказывала, как целыми днями работала в огородной бригаде пригородного совхоза, недалеко от ее саманного домишки, а Мишка был предоставлен самому себе. Бегал с ребятами то на пруд, то в лесополосу, а однажды попал под дождь с градом и вернулся домой в соломенной шляпе, продырявленной ударами градин.

С какого момента считать начало их знакомства? С того момента, когда Мишка подвозил ее на занятия, или с того, когда он ездил по району, где в первый раз ее подобрал, в надежде встретить понравившуюся девчонку.

Таня тогда училась на первом курсе политехнического института, шла домой после сдачи зачета с остановки автобуса, и вдруг перед ней затормозила та самая зеленая иностранная машина, в которой она уже ехала на занятия, когда едва не проспала.

Незнакомая прежде ни с марками машин, ни тем более с их техническим состоянием, Таня не могла на взгляд определить, что это скорее рухлядь, чем машина. Главное, что она ехала. Пусть даже дребезжала и тряслась на выбоинах.

— Девушка, садитесь, я вас подвезу!

В окошко высунулась уже знакомая ей симпатичная молодая мордаха. В ту пору Таня сдуру считала, что на иномарках могут ездить лишь богатые люди: банкиры или предприниматели. То есть старые. В смысле, по возрасту.

А тут молодой человек манил ее рукой, кричал при этом так громко, словно она была как минимум глухая.

— Девушка, мы с вами знакомы, — кстати, это было очень спорное утверждение, — я подвозил вас однажды.

Еще бы ей не помнить. Не так часто она ездила на машинах, которые вели такие привлекательные водители. Но надо было держать марку, чтобы он не подумал, будто она только и делает, что останавливает незнакомцев на таких вот автомобилях.

Она с сожалением подумала: чего бы ему не остановиться вот так перед институтом? Тогда на глазах у всех девчонок она подошла бы к его шикарной машине и села. То-то подружки бы обзавидовались!

— Увы, я уже приехала, — сказала она и пошла по улице, краем глаза отмечая, что он медленно едет за ней.

Таня делала вид, что ей идти еще далеко, а когда поравнялась со своей калиткой, моментально шмыгнула в нее, оставив парня с носом. Молодежь возраста Александры называет такие фокусы приколами. Танины ровесники говорили: забить гвоздя.

Откровенно говоря, ей было немного жалко, что с этим парнем, как она думала, больше не увидится, но в то же время осознание того, как она его провела, примиряло Таню с этой потерей.

На другой день Маша ходила за молоком — в ста метрах от дома его продавали из цистерны колхозники — и, вернувшись, с возмущением рассказывала проснувшейся Тане:

— Какой-то хмырь болотный поставил свою зеленую колымагу прямо у наших ворот! Причем рядом лужа, так он выбрал место посуше. Машину бережет, а люди — хоть пропади! Пришлось обходить.

Маша ругалась, совсем как соседка баба Глаша, и в такой момент Тане казалось, что сестре не двадцать два года, а лет сорок. Между прочим, она и думать забыла о зеленом «мерседесе» и голубоглазом водителе.